Сергей Чечнёв - Слуга великого князя

Дверь тихонько скрипнула, приоткрылась, и в щель просунулась голова дворового. И Никита, и боярин обернулись как по приказу и тупо на него уставились. По глазам дворового было видно, что он слишком поздно сообразил, как он не вовремя.

– П-подавать? – выдавил он.

– Пошел вон! – прорычал окольничий.

Голова мгновенно исчезла. В комнате воцарилась тишина. Казалось, будто на раскаленную каменку плеснули ледяной воды. В следующее мгновение боярин Федор и Никита снова как по приказу обернулись друг на другу. Боярин Федор насупился, смотрел исподлобья, словно не на Никиту, а куда-то сквозь него. Его руки все крепче сжимали Никитины плечи. Никита дернулся, руки боярина соскользнули, боярин чуть отпрянул, очнулся.

– Значит, так, – сказал он, еще раз хлопнув себя по коленям, – сейчас поешь и иди спать. Завтра с зарей поедешь. В Троице возьмешь свежих лошадей. Денег возьмешь пять рублей. Если свежих лошадей под Москвой давать не будут – купишь коня. На Москве никуда не ходи. Федота отыщешь, что сказал передашь, и назад ко мне. К отцу не суйся. Потерпи.

Боярин Федор принялся отвязывать кошель с пояса, запутался с узлом, раздраженно дергал то за один конец, то за другой, но все без толку.

– Ну, что молчишь? – спросил он бодрым голосом, не глядя на Никиту.

– Я никуда не поеду, – Никита смотрел на боярина и мотал головой. Ему казалось, словно и не он это говорил вовсе, а кто-то другой, кто мог осмелиться перечить грозному окольничему, у кого хватило духу не поддакнуть, чтобы потом сбежать где-нибудь на полпути, да еще с пятью рублями – такой прорвой денег! Боярина Семена сын, говоришь… Если бы сын…

Грозный голос окольничего навалился на Никиту словно пудовый камень:

– Что-что?… Повтори, что ты сказал…

Боярин оставил кошель, повернулся к Никите, оперся одной рукой о скамью, другой о стол и, глядя на него искоса, как-то снизу вверх, начал медленно привставать. В груди у Никиты пробежал холодок. Так смотрит, сейчас удавит взглядом!

– Мне в Троицу надо, – Никита старался говорить твердо, но к стыду своему понял, что у него выходит какое-то виноватое бурчание. – Отец игумен на постриг ждет.

Никита замолчал и уткнулся глазами в дощатый пол. Все, довольно с него. Не будет ему никаких «смилуйся, боярин» и никаких «отпусти ради Христа». «Отпустит, – повторял себе Никита, – хорошо, не отпустит (а к этой жуткой мысли он склонялся все больше и больше) – ничего, стерплю.» Конечно, жалко было и великого князя, и боярина Семена. Но пожалеют ли они потом Никиту, потом, когда все у них выйдет, как задумывает окольничий? То-то…

А боярин тем временем встал в полный рост и возвышался над Никитой словно сторожевая башня, уперевшись руками в бока:

– Повтори, что сказал.

– Отец игумен меня ждет. Я в Троицу постригаться приехал, – Никитин голос никак не желал становиться уверенным.

Боярин молчал и тихо сопел.

– А ты знаешь ли, что после того, что я тебе рассказал, я тебя уж не отпущу? – грозно отчеканил он наконец.

Никита продолжал смотреть в пол. Снова тишина. Вдруг боярин тяжело вздохнул. Никита взглянул исподлобья. Боярин поднял руки, обхватил ими голову и стал медленно зачесывать назад волосы.

– Силы небесные, Пресвятая Богородица! За что же вы мне послали эдакого дурня? Я ему о таком деле толкую, что его, сопляка, в люди выведет, а он мне – постриг! – боярин бросил руки плетьми и смерил Никиту взглядом. – Да будь я на твоем месте, я бы прямо сейчас на Москву кинулся! Ведь за такую службу не деньги, не поместья – отечество приращают. Мы, Ховрины, как на окольничье место сели? Прадед мой, боярин Матвей, на Куликовом поле живота лишился, великого князя Дмитрия Ивановича из татарской засады вызволял, так через эту заслугу от великого князя всему нашему роду новое место, Вельяминовым да Нагим в версту!

Боярин замолчал и снова уперся руками в бока.

– Ты мне вот что скажи, – заговорил он вновь, спокойно и нравоучительно, – тебя кто ж на постриг надоумил?

Никита чуть приподнял глаза:

– Никто меня не надоумил. Я сам все решил.

– Сам. Ишь ты, – боярин покачал головой. – Чем же тебе в миру не живется, добру молодцу? Что ж боярин Семен, так тебя и отпустил?

Никита отвел глаза.

– Погоди, погоди… – боярин будто призадумался. – Так ты что же, без родительского благословения в чернецы подался?

Никита молчал.

– Вот тебе раз… – протянул боярин. – Первый раз вижу, чтобы боярский сын сам себя в монастырь запирал. Чудно… Что же мне с тобой делать?..