Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц. Наследники

Телефонный роман шестидесятидвухлетней Нюрани и семидесятилетнего Максимки мог бы остаться забавным пенсионерским казусом, если бы не наслоился другой роман – их внуков.

Таня работала санитаркой сутки через двое. Первый свободный день отсыпалась, вечером бежала на свидание к Ивану. Второй день следовало посвятить подготовке к экзаменам. Посвятить не получалось, потому что дрыхла до полудня, какие-то домашние дела, и вот уже и время мчаться к Ивану. Она бы не поступила в ленинградский мединститут, потому что знаний для экзаменов не накопила, школьные сохранила едва. Работать еще год санитаркой, поступать как стажнице или ехать к бабушке в Курск? Бабушка Нюраня уговорила: не теряй время. Логично, тем более что Ивану тоже поступать. Он решил на вечернее отделение, без отрыва от производства. Потому что не намерен жить на нищую стипендию, считать копейки, чтобы сводить любимую девушку в кафе или в театр. Ленинградские театры, особенно Ленком и БДТ, Иван обожал. За билеты переплачивал спекулянтам бешеные деньги – по пять рублей сверху.

Таня поступила в Курске, не без поддержки бабушки. Ивана легко приняли на вечернее отделение «техноложки» – Технологического института. На некоторые пробелы в знаниях экзаменаторы закрыли глаза. Отслуживший армию десантник-снайпер, кандидат в партию, характеристики комсомольская и с места работы – отличные. Самое поразительное – написал вступительное сочинение без единой ошибки.

У Ивана был отпуск, две недели. Таня приехала из Курска до начала занятий, до сентября – полтора месяца. Бама и Александр Павлович съехали на дачу. Маня и Соня в стройотрядах. Квартира в полном распоряжении.

Сломали Танин диванчик. Сестры вернулись в середине августа, Таня с Иваном перебрались в святая святых – в кабинет дедушки Саши. Громадная дубовая кровать Камышиных расшаталась. Наивная Бама осенью удивлялась: «Шой-то за порча на нашу мебель напала?» Ей в голову не могло прийти, что ущерб имуществу нанесло безумство первой близости любимой внучки и обожаемого Ивана Майданцева.

Таня уехала в Курск к первому сентября, Иван остался в Ленинграде. Это было непереносимо. Разлука с любимым. Разлука с любимой. Как медленное умирание без кислорода. Вдохнуть чуть кислорода – это написать письмо, получить письмо, позвонить по межгороду.

Хотя, казалось, им некогда было предаваться меланхолии. Иван три раза в неделю вечерами ездил в институт, занятия оканчивались в одиннадцатом часу. До общежития добрался за полночь. В свободные от института вечера подрядился на халтуры. Про театры забыто, все деньги уходят на телефонные разговоры.

Он не подозревал, что дома, в Погорелове, дед Максим продал ружье и винтовку, тоже перешел на режим жесткой экономии и тоже по причине дороговизны межгорода. В отличие от деда Иван сидел в кабинке, пялился не на плакат «Храните деньги в сберегательной кассе», а в деревянную стенку, в которой знал каждый сучок. Телефонистки смотрели на него с завистью: какая любовь! Подсчитывали, сколько он потратил, словно деньгами можно измерять тоску по любимой.

Курский мединститут был одним из лучших. Что предполагало первокурсникам сразу показать: работа врача – это не мед. Также не мед этой профессии научиться. Кто не сдюжил, тот отсеялся. Претенденты имеются. Условно зачисленные абитуриенты. Ты вылетишь – скатертью дорога! На твое место еще трое подметки рвут.

Тане не продохнуть. Глаза, натруженные чтением, вечно красные, мозг отказывается вмещать знания. Но при этом сердце ноет, хлюпает и куксится. Где мой Иван? Почему его нет рядом? Что он сейчас делает? Почему не обнимает меня? Почему не ласкает? А вдруг разлюбил? Уже три дня не звонил, а письмо вчерашнее было написано неделю назад. Катастрофа! Всё пропало, жизнь загублена, хоть в петлю! Как ты, бабушка, этого не понимаешь? Что значит успокоиться? Чего-кого жаление? Твоя мама, которая с портрета, так говорила? Себяжаление? Вы отсталые люди! Вы ничего не понимаете! Я просто сейчас умру. Звонок! Твоя связь? С Погорелово, с дедом Максимом? Да, помню я, помню, что никому рассказывать не следует! Всего пять минут. Ухожу на кухню. А если сейчас Иван позвонит? Он подождет. Конечно. Вы целый век ждали, бедненькие. Старые и бедненькие. Вы ничего в любви не понимаете! Ухожу, ухожу, не яростись!

Таня сорвалась бы из Курска, бросила институт, уехала в Ленинград. К Ивану. Если бы не бабушка Нюраня, которая говорила, что дальше в учебе будет не легче, но выносливее – мышцы нарастут, и уже нагрузки станут даже в удовольствие, как у спортсменов. Ты себя, внученька, почувствуй, силы свои. Есть силы – держись. Нет сил – сбегай. Как к дезертирам относятся, сама знаешь. Кроме того, ты обязательно на Ивана взвалишь ответственность за свой поступок. И когда-нибудь, пусть очень не скоро, под горячую руку, упрекнешь его.