Элизабет Макнил - Цирк чудес

Тоби закрепляет прищепкой ее фотографию на бельевой веревке между изображением горбатой женщины и заклинателя змей. Сколько Нелл себя помнит, у нее не было почти никаких шансов изменить свою жизнь. Она могла лишь превратиться в старую деву, коротающую свой век на задворках. Но здесь… здесь она могла превратиться в кого угодно. В фею, в сказочную королеву. В существо, летающее по небу. Она могла заработать собственные деньги, много денег и сделать свою жизнь шире и богаче, чем могла бы надеяться любая женщина ее положения.

Ей приходит в голову, что, наверное, она больше не вернется домой. Ее жизнь непоправимо изменилась. Собственный отец продал ее; как она могла снова жить в его доме?

Она пробует на вкус идею дома, но это все равно что нащупать языком гнилой зуб во рту. Протекающая крыша, монотонная работа на ферме, обнесенной низкой каменной стенкой, кислый запах горохового хлеба и вареных овощей – почему это раньше не казалось невыносимым? Не была ли ее жизнь такой же маленькой, как эти огороженные поля?

Уголок фотографии мнется в ее пальцах.

– Осторожнее, – говорит Тоби и накрывает ладонью ее руку, но она не отпускает снимок.

Девушка с механическими крыльями – это она , пойманная во времени, как насекомое в янтаре. Незнакомый человек может купить эту визитную карточку и поставить на своей каминной полке.

Она испытывает прилив глубокой внутренней силы, незнакомой уверенности в себе. Как будто девушка на фотографии может парить под куполом шатра, ощущая на себе взгляды сотен горящих глаз, и даже не думать об этом.

Когда Нелл возвращается в свой фургон, то обнаруживает, что ее старое платье исчезло. Она ищет под матрасом, выдвигает ящики, но ничего не находит. Потом до нее доходит, кто мог это сделать. Она одергивает свой дублет, как будто рукава могут волшебным образом удлиниться. Утрата платья – последней ниточки, связывавшей ее со старой жизнью, – расстраивает ее больше, чем нужно.

– Ты можешь носить кое-какие из моих рубашек. – Стелла стоит в дверях, сжимая трубку в зубах. – И у меня есть достаточно маленькие штаны, чтобы тебе были как раз.

Стелла вынимает трубку изо рта и упирается рукой в бедро.

– Бонни жарит свинью. Все представления закончены до следующего вечера.

Доброта, звучащая в ее голосе, почти невыносима; Нелл хочется бросить ей в лицо бранное слово или захлопнуть дверь и свернуться клубком в этом тихом месте. Она цепляется за дверь пальцами ног, чтобы удержаться на месте. Ошеломительное желание упасть и зажмуриться.

– Не стоит так бояться. – Стелла смеется. – Это ты будешь есть жареную свинью, а не наоборот.

– Я лучше останусь здесь, – бормочет Нелл. Она пытается вспомнить, как выглядела на фотографии – металлические крылья, гордо вскинутый подбородок, – но вспоминает лишь неуклюже расставленные ноги носками внутрь.

– В этом есть сила, – говорит Стелла, покручивая на пальце прядь своей бороды.

– В чем?

– В твоей игре. Ты управляешь тем, как другие видят тебя. Ты выбираешь и становишься другой. Вокруг нет никого, кто был бы похож на меня, и я этому рада.

Нелл не может посмотреть ей в глаза.

– Чего ты ждешь? – спрашивает Стелла.

– Моего брата…

Стелла фыркает, но ее голос остается ласковым и доброжелательным.

– Думаешь, он придет за тобой? – она наклоняет голову к плечу. – У тебя есть возможность провести всю жизнь в семье, которая тебя обожает и считает особенной.

– Он не такой, – поспешно, слишком поспешно возражает Нелл.

– Присоединяйся к нам, – говорит Стелла.

Девушка с крыльями на фотографии не стала бы колебаться, и Нелл делает шаг вперед. Это не может быть хуже, чем сидеть в одиночестве.

Стелла улыбается, но Нелл не может ответить на улыбку. Она опускает глаза; деревянные ступеньки холодят ей ступни. Трава сырая, майский вечер суров не по погоде. Она ощущает внезапное тепло дружеского локтя, пожатие руки Стеллы. Что бы подумали односельчане… что бы подумал Ленни, если бы узнал, что этой женщине хочется быть с ней?

Чужие взгляды цепляются за ее кожу, как рыболовные крючки.

– Все смотрят на меня, – шепчет Нелл.

– Им просто интересно.

Интересно . Она процеживает эти взгляды через фильтр жалости и отвращения, но не находит ни того, ни другого.

Несколько циркачей расположились у костра возле колес повозки, натирая вытопленным жиром связки и сухожилия. Силач сует голову в бочку с водой, где плавают яблоки. Потом отступает с мокрыми волосами, держа яблоко в зубах, и торжествующе ревет.