Марина Смелянская - Странствующий оруженосец

Но Мишель скандалить ни с кем не собирался; сосредоточившись на своих размышлениях, он неторопливо попивал эль, закусывал козьим сыром и что-то выцарапывал на крышке стола своим кинжалом. Когда кружка опустела, Мишель с недоумением воззрился на вырезанные светлые буквы на фоне потемневшей древесины, и обнаружил, что они складываются в четверостишие:

Перечитав вышедшее из-под острия кинжала словно в первый раз, Мишель подумал немного и уже осознанно принялся творить далее.

Стихотворение заняло довольно большую часть стола, – буквы получились крупными. В момент творения столешница представилась Мишелю листом бумаги, а кинжал – заостренным пером, о том же, что он беззастенчиво портит имущество Рыжего Жиля, даже не вспомнилось.

Тяжело дыша, в дверь ввалился Жак, оглядел немногих посетителей трактира, увидев Мишеля, сидевшего за столом с кинжалом в руке, вздрогнул и быстро посмотрел на Жиля. Тот, чем-то недовольный, но спокойный, меланхолично протирал медное блюдо, и Жак облегченно вздохнул – Мишель, судя по всему, не успел еще никого убить. Подойдя к изувеченному столу, Жак молча протянул хозяину свиток.

– О, Жак! – воскликнул Мишель, точно очнувшись. – А это что?

– День добрый, ваша милость, – кивнул Жак, косясь на письмена, покрывавшие половину стола. – Вот письмо вам от отца.

Жак устало опустился на скамью напротив хозяина, стараясь отдышаться, а Мишель, разворачивая послание, крикнул:

– Жиль, еще одну кружку!

Подойдя к нему, Рыжий Жиль, конечно, сразу же заметил последствия сочинительства баронета и, выставляя затребованную кружку, подумал, что неплохо бы удвоить плату за эль, благо молодой Фармер счет выпитым кружкам не ведет.

В коротком письме барон Александр, не утруждая себя велеречивостью, язвительно поздравил Мишеля с первым поверженным в честном поединке достойным соперником. Барон де Бреаль очень рассердился, и отцу, видимо, будет стоить немало трудов и денег, чтобы уговорить его не раздувать эту историю, однако, бальи уже осведомлен. Так что в интересах Мишеля как можно скорее покинуть окрестности Аржантана. Куда он собирается направляться, барону Александру безразлично. В постскриптуме помещалось короткое обращение к Жаку, и Мишель угрюмо прочитал наставления вслух:

«Настоятельно требую ни под каким предлогом всех денег баронету в руки не давать, а тратить их по усмотрению своему на проживание и прочие необходимые нужды».

Выслушав, Жак горестно вздохнул:

– Вот видите…

– Да на, держи! – Мишель отвязал с пояса кошель и швырнул его на стол.

«Отец прав. Вот уж действительно, похвастаться нечем – взялся ведьму выручать и мужика зарубил. Подвиг хоть куда, только в фаблио воспевать. Бесславно же начался „путь подвигов и приключений, целью коего есть…“ и так далее… А ведь все беды начались с того момента, как ведьма повстречалась. Не попадись она мне в поле, не встретился бы и мужик, не пришлось бы его убивать. Может быть, это она во всем виновата? Или не виновата, просто несчастья всем приносит, сама того не ведая. Вот и Жан ее теперь мертв. Я, правда, жив пока, но кто знает? Однако, грехов на мне теперь… Безвинную душу загубил, с ведьмой хлеб делил, в жилище ее ведьминском ночевал, совратила она меня. И нельзя идти к отцу Дамиану, плохо кончится. Для меня плохо кончится, для Мари еще хуже. Она же не ведает, что творит. Влип ты, Фармер, два шага от порога родного дома сделал, и уже по уши… Что же дальше будет?»

Каждая невеселая мысль подкреплялась хорошим глотком эля, и число пустых кувшинов угрожающе множилось на столе, прикрывая начертанные кинжалом стихи. Жак не смел встревать, видя, что настроение баронета совсем испортилось. Эх, говорил же барону Александру, полегче с ним надо, дитя ведь еще неразумное…

Наконец, Мишель стукнул полупустой кружкой по столу так, что эль выплеснулся и обрызгал Жака, и проговорил:

– Иди, рассчитайся с Жилем за эль и закуску. Едем…