Юрий Прибылов - От Белгорода до Кенигсберга. Воспоминания механика-водителя СУ-76 1941—1945 гг.

Дальнейший рассказ продолжит бежавший от немцев Юрий, с кусочком хлеба и сала.

Да, жарким были июльские дни в то лето. Отбившись в ночной суматохе в одной из деревень от учителя Алексеева, шёл я по пыльной дороге на Воронеж. Жара! На небе ни облачка. Налитые колосья ржи стоят, не шелохнутся, листья на деревьях опущены и не колышутся, чернозёмная пыль от тысяч ног и сотен колес почти не относится в сторону, а движется вместе с отступающей Армией. И всё до самого горизонта залито знойными лучами июльского солнца. Дышать тяжело, пот течёт ручьями по лицу, по спине, собирается в складках кожи и, нагреваясь ещё больше раздражает её. Хочется всё сбросить с себя, и, кажется, вылез бы из собственной кожи, чтобы хотя немного стало прохладней и легче идти. Во рту пересохло тошнота и слабость от недоедания еще больше усилилась, глаза слезятся, в голове стоит какой-то шум, а ноги плетутся, как бы тащатся за тобой, поднимая сухую дорожную пыль. Отдохнуть нельзя – отстанешь от людского потока, движущегося по степным дорогам на Воронеж и преследуемого механизированными частями противника. Многолюдная, многострадальная человеческая река безостановочно течет на Восток, и я, маленькая песчинка, подхваченная потоком и, влекомая им, также безостановочно иду со всеми, и только иногда нет-нет, да и мелькают мысли: «Не выдержу… упаду и не пойду дальше, сил уже нет». Мимо, обгоняя меня, идут небольшими группами солдаты и командиры с запыленными лицами, с ввалившимися от усталости глазами. Некоторые идут с перевязанной рукой или головой, и у всех гимнастёрки на спинах промокли от пота. Едут на подводах, груженные домашним скарбом, измученные дорогой, эвакуируемые; тарахтят трактора; поднимая пыль, мыча, проходит, подгоняемое погонщиками, колхозное стадо проносятся машины, доверху груженные каким-то военным имуществом и вдобавок ещё облеплённые бойцами. Кажется, что вся Россия тронулась с места и двинулась на Восток.

«Все спешат, но куда? Где или когда можно остановиться и хотя немного отдохнуть?» – эти мысли занимали меня больше всего. Слышу рядом со мной скрип подводы и голос:

– Что, парнишка, лениво ногами шевелишь? Так далеко не уйдёшь! Оборачиваюсь. Вижу на военной подводе троих бойцов, и один из них, видно тот, что говорил, улыбается мне.

– Садись, подвезём…

Уговаривать меня не пришлось. Начались расспросы: кто я, откуда и куда иду. Все заулыбались, когда я сказал, что хочу найти отца.

– Ну-ну, пошукай иголку в стоге сена! – заметил добродушный солдат. Этот солдат был старше всех и потому, как он говорил, как на нем мешковато сидело военное обмундирование, даже по большим корявым ладоням рук – чувствовалось, что он совсем недавно оторван от мирной работы колхозника.

– Есть, видать, хочешь, да, окромя вот сухаря, нечем угостить, – он достал из кармана штанов сухарь, сдул с него пыль и подал мне.

Эту доброту человеческую, доброту простого русского солдата, подаренную с куском последнего сухаря, мне не забыть никогда. Он смотрел на меня, как я с жадностью грыз сухарь, и, несмотря на жару, рассуждал:

– Бегит Россия! А почему бегит? Ну, ответь мне парень, по-своему вразумению – почему?

– Брось, Иван, болтать лишнего. И охота тебе по жаре языком чесать?, сказал кто-то из солдат, но он не обратил на замечание товарища никакого внимания и, когда я стал говорить о преимуществе немцев в технике, оборвал меня:

– Ех, парень, парень, гляжу на тебя – вроде и ученый ты, а того не доглядел, что он (немец) больше не танками и самолётами берёт, а хитростью. Вот и нас впустил под Харьков, а опосля, как вдарит с боков, ну в аккурат мы, как котята, в мешке оказались. Насилушку вырвались, а что побито-то, не спрашивай, а в плен сколько подалось! А ты говоришь – танки!

Немного помолчал – добавил:

– Оно, конечно, и танки – дело большое в войне, без них не навоюешь, да хитрость – еще больше.

Я и остальные солдаты молчали. Не хотелось ни думать, ни говорить.

Перед глазами всё та же картина: бесконечная знойная степь, отступающая Армия, подводы с беженцами, утомленный, лениво бредущий скот.

Оглянулся назад – всё тоже, и только почти на самом горизонте заметил много чёрных точек, которые быстро увеличивались, скоро можно было хорошо различить летящие самолёты.

– Немецкие самолёты! – закричал я, но «мои» солдаты на это не обратили внимание.

– Фриц, на Воронеж, а може и к Дону подался, а наши глядь, как встрепенулись и наутёк, кто-куды. А зачем ему нас здесь бомбить. Ему сподручней, когда мы всем гуртом будем у Дона. Вот там он поиздевается, а тут, на дороге надо «мессеров» бояться. Большие мастера погоняться и из пулемётов построчить. И даже за отдельным человеком. Вот так —то.