Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина

– Миша, – Вера подняла тусклые от муки глаза и тихо повторила: – Не лезь ты в эту проклятую политику, Богом тебя заклинаю! Думаешь мало…кто с тобой хочет рассчитаться? Ты, ведь, и в политике будешь всё решать и действовать как генерал, по вашему вэдэвэшному принципу: «Никто кроме нас!» А эта власть… эта адская топь…она этого не потерпит…Не для того она рвалась в Кремль, крушила Советскую власть, чтоб теперь её реставрировать. Тебя сотрут, как букашку! Мишенька, ты слышишь меня? Ну что ты всё молчишь, как могильный камень? Умоляю!.. – вся на нервах она вновь прильнула к нему, точно хотела уберечь от беды, словно хотела передать ему свои силы.

– Да-аа!.. Вот она – твоя благодарность…за всю мою преданность-терпение, – она звонко шваркнула ладонью по своему бедру, отошла прочь. В её голосе слышалось предельное напряжение. – Ты можешь суроветь на плачу, орать-спорить в Военной Академии, со своими подчинёнными, слушателями, можешь лютовать, менять голос, и пусть они думают, что ты живёшь, чтоб указать им путь к воинской славе…Но не надевай на себя каменную маску передо мной! Иногда наступает конец всякой игре, лицедейству…Всякая фальшь умирает. И тебе приходится смотреть на мир без фальшивых очков, видеть его таким, каков он на самом деле!

– А каков он на самом деле? О каком мире ты говориш-ш? – близкие накалённые страданием и гневом глаза отражали сталь-небо. – О пристанище в Кремле поганых собак и шакалов?! Предателей и воров народного достояния! Иай! О какой игре, о какой-такой маске ты говориш-ш, жена? – Он весь, как сжатая пружина, заходил по комнате. Перевёл дыхание, обернулся к Вере.

– Для меня вся жизнь нашего поколения… Весь наш путь – это не день поминок. И ни день примирения с этой действительностью. С этой нечестивой, коварной сворой…Но день Торжества! Если угодно моего личного торжества…

– ? – Вера вскинула брови.

– Потому что, проснувшись сегодня утром… поймал себя на мысли… Какое счастье, что я жил и служил в Красную эпоху – в СССР! Что я видел великую, потрясающую мощь нашей Военной триады – в воздухе, на земле и воде. Мощь, перед корой трепетал весь мир. Радуюсь, что был одним из надёжных, крепких винтиков этой железной системы, был полезен Родине и стоял на страже её границ, был командующим Северной группы войск в Польше. И какое счастье, что мне довелось сражаться и проливать кровь за нашу Советскую страну: и в пору её Величия и Несчастья…На всех войнах, которые вёл Советский Союз и тогда и теперь… Спасибо Небу, спасибо судьбе, что мне выпала счастливая честь, солдату своей Отчизны, сражаться за неё и по сей день.

– Миша, опомнись!.. Всякой службе свой срок положен! – она заполошно всплеснула руками.

– Пока солдат жив, он воюет. Не я выбирал судьбу, а судьба – меня. И это слово коммуниста! Я свой партбилет ни рвал, ни сжигал! А ты, помни и гордись, – он посмотрел её в глаза. – Мы жили с тобой в великую эпоху, в великой стране…которую подло, зарэзали ножом в спину эти шайтаны… И мы теперь лишь закрываем глаза нашей матери – родине. Дэлль мостугай! Гьруяб гIурдахIан чагъан…Они хуже фашистов, которые уничтожали нас…Вай-ме! Если б ты знала, родная… – как мне больно…за крушение нашей прекрасной страны…За чудовищные потери, которые мы несём ни в военное время, ни с внешним врагом! А в мирное, от своей предательской 5-ой колонны и вечно запудренного, вишнёвого от водки президента!

Ельцин! Е.Б.Н. – от одной только мысли об этом борове-разрушителе, алкаше самодуре, дорвавшегося до власти, Танкаева затрясло в горячечной лихорадке. Ельцин – эта российская рядовая фамилия, после развала СССР, стала для него равенством с чёрными именами из списков изменников и заклятых врагов РОДИНЫ. Аббревиатура Е.Б.Н. – тотчас породила в нём образ Ельцина, главного виновника случившейся с ним и со всем советским народом страшной беды, убийцы и палача Советского Союза. Тупое, опухшее от водки лицо, с заплывшими поросячьими глазами, медленно говорящим ртом, смотрело на него узкими, налитыми пьяной слезой глазами. Одеревенелый язык насилу ворочался в тесном зёве. Он оживлялся и багровел лишь выпив водки, которую в дипломатах всегда носили его холуи, и тогда был способен на нелепые, грубые, казавшиеся ему молодеческими выходки. «Яш-то, понимаешь…да у меня все на мушке!.. Могу заставить воробья пешком ходить…Вот такая вот загогулина, понимаешь!» Этот уральский секретарь Свердловского обкома – был отобран и выпестован системой, коя лишала избранников, по мере их восхождения на кремлёвский олимп, благородных качеств и свойств. В итоге он превратился в хитрого и жестокого властолюбца. Но не это делало его ужасным. Таковым его делала фатальная роковая роль, которую ему поручило ЗЛО, выбрав тараном слепого разрушения собственного Отечества. Мнительный-мстительный по натуре, он начал это разрушение и Ипатьевского дома, завершив этим актом давнишнюю казнь царской семьи, и рьяно продолжал в беловежской бане, где под сурдинку заокеанского госдепа, было уничтожено величайшее в истории государство, погублены миллионы людей, выброшена на паперть фундаментальная академическая наука, обращена вспять история. В проломы и бреши, которые он нанёс беззащитной стране, тут же хлынули воющие-чавкающие, визжащие сонмища плотоядных нетопырей, вурдалаков, покрытых шерстью носатых и пучеглазых уродцев, панцирных крыс и прочей двуногой рогатой парнокопытной сволочи… Всё это свирепое-злобное толпище рванулось на опрокинутую на лопатки страну; вместе с вожаком четвертовало-кромсало её на части и мгновенно изрыгало её, превратив в труху и объедки. Проклятье! И где бы ни появлялся этот мутный, с тяжёлого похмелья мрачный мужлан, следом за ним двигалась прожорливая и весёлая свора потусторонних тварей, превращавшая жизнь городов и селений в кромешный ад.