Ольга Шумкова - Сестренки

Кадри как-то попробовала почитать Толстого, Достоевского, но сразу откладывала книги:

– Не могу! Скучища! На ста страницах описан дуб, невозможно!

– Ты бы читала побольше, твой русский язык очень беден, – спокойно говорила тетя Лидия.

– Меня понимают, мамочка, и этого достаточно. Ведь я же не буду учителем словестности!

– Кем же ты будешь?

Кадри корчила Анюте смешные рожи. Ее планы менялись каждый день – она собиралась стать то врачом, то инженером, то изучать географию.

Наступила осень, и в один дождливый день Анюта узнала, что ее услуги больше не потребуются – Наталья Павловна умерла.

Она умерла тихо, во сне, просто уснула и не проснулась – об этом Анюте рассказала Амалия. Она же занималась и похоронами. На скромном погребении присутствовали только Анюта с тетей Лидией и две ветхие старухи.

Через несколько дней после похорон Анюте пришла телеграмма: Амалия просила ее зайти в дом Натальи Павловны.

– Я разбираю вещи, – сказала она, когда Анюта переступила порог, – хозяева уже нашли новых жильцов. Барыня держала деньги в банке, все они завещаны сиротскому приюту. Мне оставлена домашняя утварь, белье, посуда. Тут у барыни какие-то бумаги, можешь быть, посмотришь? Я не умею по-русски.

Анюта кивнула и села перед деревянным ящиком. Ничего особенного – счета, переписка с владельцем дома, списки необходимых покупок.

– Нет, пожалуй, тут все можно выбросить, – сказала она, – больше ничего не было? Ни фотографий, ни писем?

– Нет, точно нет. Только паспорт, но я отдала его в управу, когда регистрировала смерть.

– Почему ты такая грустная, Анюта?– спросила вечером тетя Лидия.

– Да так, – неохотно сказала Анюта, – думаю про Наталью Павловну.

– Привыкла к ней?

– И это тоже. Но больше я думаю о том, что вот она прожила долгую жизнь и ничего после себя не оставила.

– Как это?

– Мы разбирали бумаги с Амалией. Ничего – ни письма, ни фотографии. Она умерла – и никто о ней не узнает, наверное, никто о ней даже не помнит.

Тетя Лидия грустно кивнула:

– Да, к сожалению.

Ася, 1930 год.

Я решила вести этот дневник, но он будет необычный.

Многие девушки ведут дневники, где описывают все подряд. Кто-то пишет о танцах или нарядах, кто-то просто записывает все события, а кто-то – я сама видела – конспектирует Ленина и Плеханова, а потом пишет рядом свои размышления.

Я не буду записывать все подряд – я веду обычную жизнь девятнадцатилетней девушки, а Ленина и Плеханова я наконспектировалась, кажется, на всю жизнь.

Сегодня начинается совсем новый этап в моей жизни – я закончила педагогическое училище. Мне дали диплом, был праздник и даже танцы, хотя многие считают, что танцы – это глупо и буржуазно, что лучше уж заниматься физкультурой. А мне кажется, что танцы очень полезны и интересны. Я люблю танцевать!

Итак, я учительница. И вот об этом я и буду писать! В техникуме мы изучали труды великих педагогов, я уже тогда думала, что буду записывать и свои педагогические мысли. Может быть, я стану великим педагогом, мои книжки будут стоять на полках в магазинах и библиотеках…

Завтра я поеду домой на целых два месяца. Сначала нам планировали устроить практику в пионерском лагере или детском доме, но потом руководство техникума передумало: решили, что нам надо отдохнуть, повидаться с родными. Я решила это время посвятить чтению и подготовке к своей будущей работе, уже составила список книг, главное, найти их в нашей библиотеке.

Вот уже три дня я дома. Как я была рада! Мама, папа – я не видела их целый год. Хоть городок, где техникум, не так далеко, добраться все равно непросто, особенно зимой.

Папа по моей просьбе сделал мне маленький столик, куда я сложила все свои книги и записи. Первым же утром я села за стол, положила перед собой чистый лист и приготовилась писать программу, но ничего не приходило в голову.

В техникуме у нас была практика, но там нам помогали наши учителя. В моей деревне я буду совсем одна, и никто мне не поможет. Как быть, если мои ученики не будут меня слушаться? Или если я не сумею понятно объяснять?

Мне очень, очень страшно. Еще несколько дней назад я собиралась стать великим педагогом, а теперь просто дрожу, как овечий хвост.

А чтобы не дрожать, я бросаю все и ухожу гулять.

Наша деревня мне родная и знакомая, но так было не всегда. Мы переехали сюда, на мамину родину, в двадцатом году, а до того жили в Ленинграде.