Илона Якимова - Младший сын

– Ну, у тебя есть вероятность дожить до свадьбы… если не станешь дерзить господину графу впрямую.

Я смотрел на него словно бы сквозь стекло, улыбаясь, еще оттуда, сквозь прочитанные книги в монастыре. Кривизна такого стекла изменяла фигуру – или, напротив, проясняла ее?

– Дерзить? А может быть, мне сразу перестать дышать? Заранее, от восторга перед его прибытием?

Адам вздохнул, мое остроумие его явно утомляло, он не видел причин для веселья:

– Да, черт возьми, я не рад, что ты здесь. В монастыре ты был в безопасности. И если бы я знал заранее твои планы… Если бы я мог, я б тебе приказал.

– Оставаться там? Так прикажи – по праву любви.

– Если ты уж так послушен отцу, у которого над тобой власть, то что же говорить о любви к брату…

– А ты, что же, думаешь, что любовь менее, чем власть?

– Уф, – Адам наконец улыбнулся, – ты уже не в монастыре, Джон. В миру, поверь, все давным-давно по-другому. Мне… не нравится то, что с ним происходит. Он становится твердым, как кремень.

Что, только теперь? Но я промолчал, а Адам вновь нахмурился:

– Сперва ты, а теперь Марго… разменная монета для господина графа его дети.

– Но в этом ничего странного, так? – отвечал я не без иронии. – Ибо должно почитать родившего нас от чресл своих. Он ведь желает нам блага… обоим, не так ли?

– Так. Я почитаю. Я не понимаю, почему при этом нужно перестать быть человеком – когда ты породил себе подобного. Он так упоен властью, что не может выйти из колеса – а оно, того и гляди, раздавит его самого… а тут еще эта свадьба!

– Жених-то что? Человек приличный?

– Разве может быть Дуглас приличным человеком?

– Слыхала бы тебя наша Джоанна…

Мы оба хмыкнули. Как рассказал Адам, сестрица не стремилась навестить родной дом даже в форме письма, пару раз наезжал лорд Ситон, выясняя какие-то дела по приданому супруги. Но граф отвечал, что мельницу в Уинтоне отдаст своему старшему внуку, не иначе, как и было в брачном контракте, так что пусть постараются. Джордж Ситон был приятным человеком, и даже женитьба на моей сестре его не испортила.

Адам тряхнул изрядно закосматевшей черной головой, витая прядь волос выпала из копны на лоб. Яркий взгляд уперся в меня:

– Потерпи немного, Джон, потяни время. Будь посмирней. Кто знает, как повернется жизнь…

– Когда она повернется, капорон к моей голове уже будет прибит гвоздями.

Горькие слова и верное предсказание.

– Но покуда ведь ты еще здесь! Отыграем свадьбу, а там под шумок и останешься. Главное, будь попроще.

Проводив старшего в дорогу, я отправился в Восточную башню – привычным, столько раз хоженым путем. Ночевать с Уиллом и Патриком мне не хотелось, но нужно было забрать кое-что из вещей да теплый плащ, прежде чем улечься на лавке в холле. Камин долго еще не потухнет, озябну только перед рассветом, так что ж? Но первый же шаг в общую спальню дал мне понять, что зашел я сюда зря. Оба брата были у себя и совершенно не горели ко мне любовью.

– О, монашек пришел! Чего приперся-то? Не, ночевать с монашком с одной комнате – это совершенно не годится, как бы нам не замарать его святость, верно, Уилл?

Уилл осклабился. Я с неприятностью ощутил, что эти два лба еще прибавили в росте и весе за то время, что мы не виделись. И отступил обратно к двери, намереваясь удрать. Но

Патрик поднялся с лавки, заслонив выход, и тут я понял, что он пьян. Интересно, когда успел набраться мой драгоценный братец, за ужином-то вина не наливали, ограничивались элем. От мастера Хейлса несло яркой молодой злобной силой, как от кобеля, рвущегося до оленьей крови.

– Хотя монах он у нас какой-то неправильный, чуть недоглядишь – уже и дал стрекача от святынь. А когда монах бежит из монастыря, что ему первым делом нужно? Правильно, баба! У меня как раз есть на примете подходящая… эй, держи его, Уилл!

У мастера Хейлса всю жизнь была неисцелимая потребность причинять добро – сообразно его разумению о добре. А у мастера Уилла – качественный удар левой. Я пропустил замах и поплатился за это.

Четырнадцатый год жизни, внезапно и сильно выросшее, удлинившееся тело, нескладные конечности, слепая усталость, долгое время скудная пища в монастыре, сейчас одурь от сытости и тепла ужина в холле, расслабленность от встречи с Адамом – союзники у меня были дурные. Собственно, я решил-то, что Патрик волочет меня выбросить ночевать во двор, а мне того и надо было, вернусь в холл, я же пропустил мимо ушей его слова. Но эти двое саданули старой дверью из холла в башню Горлэя, в ту часть, где ночевали домовые слуги, в темноте сентябрьского вечера швырнув меня в клетушку, на низкую кровать, на соломенный, пахнущий травяной пылью тюфяк – и еще на какое-то существо. Существо подскочило выбежать вон, завизжало и получило оплеуху от мастера Хейлса, затем раздался треск разрываемого корсажа платья, факел в руке мастера Уилла высветил мое ошеломленное лицо, обнаженную девичью грудь, растрепанные волосы жертвы, заспанные глаза.