Кристина Вуд - Катарина

Через какое-то время к больнице стали стекаться люди. Необычные люди, а богачи на собственных машинах – ухоженные немки с белоснежными атласными перчатками и красиво причесанными в пучок волосами, и мужчины в дорогих костюмах со странными усищами. Но были и седовласые старики, и бабушки в обыкновенном человеческом одеянии, вероятно, местные крестьяне. Они тщательно рассматривали нас как товар на прилавке: внимательно вглядывались в лицо, осматривали руки, анализируя, справимся ли мы с тяжелой работой, оценивали рост и вес, обращали внимание даже на состояние зубов, ногтей и волос.

– Воровать будешь?! [здесь и далее курсивом выделяется немецкая речь] – вдруг спросила у Ани дотошная немка тучного телосложения.

Ее голос проскрипел, и мы все как одна смутились от ее жадного взгляда, пробирающего до мурашек.

– Я такого унижения в жизни не испытывала… – прошептала Ася.

– Господи, они и вправду выкупают нас как рабовладельцы, – пробубнила я, не в силах сдерживать любопытные взгляды помещиков.

– Мне не верится, что это происходит прямо сейчас… в живую, не во сне… – раздался дрожащий голос Аньки.

– Нужны крепкие и стойкие ребята в прачечную! – воскликнул один из мужчин солдатам Вермахта. – Желательно до тридцати человек. Больше не потянем .

– Мне нужна горничная на ферму! – произнес седовласый немец в соломенной шляпе. Он самодовольно почесал седые усища и усмехнулся. – Желательно внешне напоминающая арийку.

Ася, все это время понимающая пролетающую немецкую речь, лишь горько выдыхала и едва заметно качала головой. Когда один из мужчин начал поочередно набирать в прачечную еще вчерашних школьниц, я заметила, как к больнице подъехала машина со знакомым немецким офицером. За рулем сидел молодой солдат, а позади немка лет сорока пяти в строгом темно-зеленом платье и белоснежными перчатками, так сильно облегающими ее тонкие запястья. Ее острый волевой подбородок был горделиво вздернут, светло-русые волосы уложены позади в элегантный пучок, на них покоилась миниатюрная белая шляпка. На мочках ушей красовались утонченные золотые серьги, а в руках она удерживала небольшую серую сумочку из шелка. Выражение ее лица было строгим, но не менее от того утонченным и лишенным немецкой стати и красоты.

– Ух ты! – восхищенно протянула Ася, вероятно, также заметив даму.

Старший офицер помог ей благополучно выбраться из машины, подав руку. Они вместе проследовали в нашу сторону, непринужденно беседуя. Какое-то время холодный командирский взгляд мужчины сосредоточенно скользил по толпе пленных советских граждан, пока окончательно не остановился на мне. Я замерла под натиском леденящего душу взгляда, ведь его синие-синие глаза пугали своей пронзительностью и строгостью. Они были сравнимы с чистейшим озером или глубоким океаном, в котором можно потонуть за считанные секунды без спасательного круга.

По спине пробежали неприятные мурашки, и я тут же с силой сжала кулаки. Мимо сновали люди, все смешались в одну кучу: солдаты, овчарки, пленные, фермеры и заводчане, прибывшие отобрать новую рабсилу. Гул голосов, состоящий из незнакомой немецкой речи вперемешку с недовольными возгласами пленных девушек, смешался в единый поток остальных звуков улицы. Я замечала только его убийственный взгляд, он был похож на волчий прищур. Пронзительные синие глаза будто сообщили мне о смертном приговоре в тот момент – пути назад уже нет. Его хмурый сосредоточенный взгляд был чем-то схож с моим собственным, который, по обыкновению, отпугивал всех лиц мужского пола. И это пугало меня наравне с той неизвестностью, которая зародилась в груди в самые первые дни войны.

Все то время пока они шли в нашу сторону, он не сводил с меня глаз. Это длилось буквально пару-тройку секунд, но тот момент показался мне вечностью. Офицер и помещица остановились в нескольких шагах напротив нас. Женщина стояла с идеально ровной осанкой, словно проглотила стержень, и принялась бегло осматривать пленных девушек. Тогда я почувствовала резкий толчок вперед со стороны Ани. Когда оглянулась, сестра уже отпустила мою руку и уходила в сторону представителя прачечной под дулами немецких винтовок.

– Катя! Катька! – изо всех сил кричала она сквозь слезы. – Я не… не бросай меня… Катя! Мне страшно! Я не буду с ними… я не…

– Извините, но я уже рассчитался за тридцать человек… еще одного мы не потянем…– растерянно произнес немец с рыжей бородой, когда я ринулась бежать за сестрой следом.