Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

Пообщавшись с народом, довольно скоро понял, что не только романтики собрались в этих местах. Приехал народ и за длинным рублем. Здесь все же зарплаты с коэффициентами, довольно большие. Молодые приезжали парами заработать на семью, осмотреться, может быть и обустроиться здесь. Дай им работу, нормальные условия жизни, возможности для досуга и перспективу для детей – и Каратау станет их домом. Не Заполярье все же…

Была и третья категория приезжих, с которой пришлось столкнуться лицом к лицу, когда в Каратау пришел поезд с 240 добровольцами из Ленинграда. Горком встречал их цветами и оркестром. И в самый торжественный момент, заглянув в сопровождающие документы, я понял, что прислали нам не добровольцев, а так называемых «тунеядцев», высланных из города на Неве решением суда. Питер, ты что, охренел? Это же комсомольская стройка, а не концентрационный лагерь! Хотел послать им туда пару теплых слов, но посмотрел в испуганные глаза прибывших проституток и передумал. Потом поговорим, когда освоятся.

А речь тогда я держал такую: «Перво-наперво вы должны понять, что здесь все же не Магадан, здесь, во-первых, тепло, а во-вторых, никаких бараков с колючей проволокой и вертухаев с овчарками. Общежития в пятиэтажках с горячей водой, свет, туалет, пусть и в конце коридора. Кухня, правда, общая, тоже в коридоре, ну так мы все из коммуналок, чем тут удивлять… А дальнейшее все в наших руках, как захотим жить, так и будет».

Привирал, конечно. Знал же, что главное городское развлечение – фильм по субботам в клубе «Горняк». И танцы для молодежи по воскресеньям в городском парке. И водка в субботу, воскресенье и все остальные дни. Один книжный киоск, один детский сад, одна школа и ни одной библиотеки. В одном был честен: захотим – сделаем достойную жизнь сами. Придется, правда, выколачивать средства из комбината. Ну, так я тут на что? Все же авторитет ЦК комсомола должен что-то значить…

Позже, воюя с местным начальством – с дирекцией строящегося комбината, с горкомом партии за помещение для библиотеки, за байдарки и очистку берега озера для пляжа, за ставку руководителя художественной самодеятельности в клубе, я понял, что им не только глубоко наплевать на нас, но что им совершенно искренне непонятно, зачем это все нам. В своем раже выполнить и перевыполнить они воспринимали нас именно так – как дурачков, готовых добровольно заменить собой заключенных, строивших и Комсомольск на Амуре, и Беломорканал, и многое чего еще тогда строили на Севере для войны, для победы. Во всяком случае ни в какой энтузиазм эти взрослые дяди, прошедшие войну, не верили и человеческие условия для жизни для рабочей силы создавать не собирались. Да и не умели, как я понял. Они служили партии.

А местный, казахский колорит мало способствовал очеловечиванию жизни на краю советской Ойкумены. Ну, что взять, например, с комсомольских здешних вожаков? Второй секретарь горкома комсомола, казах, едет на газике в степь, берет барана у колхозного пастуха, как свою собственность, отдает забить его и, сварив дома мясо в прокопченной, мятой алюминиевой кастрюле, гостеприимно сует мне большие куски в рот руками.

Да и чубатый русский первый секретарь (здесь первый – всегда русский) от него недалеко ушел. Я вижу, как он подливает водку своему семилетнему сыну, приговаривая:

– Учись, сынок, коммунизм строить. Пригодится!

Казалось, какие-то неведомые силы сплетали разные судьбы казахов и русских в одну серую, тягучую жизнь вдали от цивилизации. Когда-то поражала пропасть между сверкающими витринами Италии и улицами и магазинами Москвы, сейчас потрясает еще больший культурный разрыв между Москвой и Каратау, между центром и провинцией огромной страны.

Из ЦК комсомола, наконец, пришли книги, много книг, которые я тщательно отбирал еще будучи в Москве. И тут же открылась библиотека, прямо в моей комнате в общежитии. То есть я просто раздавал Солженицына и Хэмингуэйя, Дудинцева и Ремарка, Евтушенко и Вознесенского, Аксенова и Шукшина под честное слово прочитать и вернуть. Это были мои книги. Фото бородатого Хэма висело у меня дома над кроватью. Они наполняли смыслом мою одесскую юность, и я хотел теперь этот дух свободы и плоды душевной работы перенести сюда, в Каратау. Мы были еще поколением книжным, не совращенным телевидением и интернетом. Читать было не только признаком образованности, но и ежедневной духовной потребностью для многих. Тщась стереть грань между столицей и провинцией, выписал не доходившие сюда раньше журналы «Новый мир», «Юность», «Иностранная литература».