Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

Одесса хоронила своих сынов. Гробы стояли в фойе Дворца моряков на Приморском бульваре. Люди запрудили Дерибасовскую, Пушкинскую, медленно двигаясь к гробам. Безмолвно расступалась толпа и пропускала сквозь себя моряков, опустив глаза вниз, отдавая вековую дань скорби по не вернувшимся. И уважения тем, кто снова уходил в море. Утонула в Бискайском заливе «Умань» с грузом железной руды. Перевернул шторм шестнадцать тысяч тонн железа, и ушли на дно наши товарищи с капитаном Бабицким на мостике. Спасшиеся молчали. С них взяли подписку не рассказывать, как грузили в Туапсе мерзлую руду, и как растаяла она в Средиземном море и сползла ее шапка на правый борт, и как в левый борт била волна и кренила и кренила судно, и как закачали баласт почему-то в верхние, а не нижние баластные танки, и как почему-то не стали кормой к волне и не взяли курс на ближайший порт Кадис, всего-то в тридцати милях.

Много лет спустя в далеком Лос-Анджелесе узнаю трагические подробности той ночи от 87-летнего Рудольфа Банта, стармеха «Умани», отправленного в отпуск как раз перед этим злосчастным рейсом. Старый моряк, он не только помнил моего отца, механика – наставника Черноморского пароходства. Он рассказал мне надтреснутым старческим голосом, как протестовал против неряшливой погрузки мерзлой руды второй механик, отказавшийся идти в рейс и тихо уволенный из пароходства после кораблекрушения. Как сцепились на мостике два авторитета, капитан и капитан – наставник, отвечавший за доставку груза, как из – за гордости не давали они SOS, как забыли закупорить гусаки вытяжной вентиляции баластных танков, и именно через них захлебнулась «Умань», способная сохранять плавучесть даже на боку… Пароходство списало все на шторм, уголовного дела даже не открыли. А оно надо, отчетность портить?

А что я? Я уже трясусь на верхней полке в купе международного вагона, идущего в ГДР, на приемку судна, стоящего в Варнемюнде на верфи. И опять белый пароход, пассажирский лайнер «Башкирия». В судовой роли вижу знакомую фамилию – старпом Вадим Никитин, товарищ по ОВИМУ. Не он ли вставил мое имя в судовую роль? В ОВИМУ вместе прыгали в бассейн с пятиметровой вышки… Вадим красив, силен, да и постарше на два курса. Вон он, машет мне рукой, а рядом моя девчонка. Бывшая моя. Теперь его.

Почти полгода я буду ползать под пайолами – рифлеными листами палубы машинного отделения, проверяя на герметичность километры трубопроводов, прокручивать клапана, заглядывая в чертежи, а наверху будет светить солнце и жить своей полноценной жизнью страна вроде бы из того же соцлагеря…

Картошка и сосиски у хозяйки по утрам, пиво в соседнем баре под немецкие песни по вечерам – вот и вся заграница. Здесь встают в пять утра, ложатся в девять вечера, после пяти закрывают магазины, после семи – ставни окон, городок вымирает до утра. На работе немец – без четверти шесть уже в рабочем комбинезоне. Ровно в три – он в душе. Чистая рубашка, костюм, велосипед и – домой.

Спросил как-то Ганса, пожилого рабочего:

– Как же вы, такие культурные, демократические, допустили Гитлера?

Он будто споткнулся в разговоре. Потом сказал хмуро, подбирая слова:

– Мы за это поплатились. У нас никогда больше не будет фашизма. А вот у вас, не знаю.

И замолчал, отвернулся. Я еще долго буду гадать, что он имел в виду.

Новенькая «Башкирия» третий месяц стоит на приколе в Вентспилсе, в Калиниграде, потом в Питере. Почему, спрашиваю Вадима. Он молчит, но многозначительно. Жизнь застыла, только спирт из Бразилии оживляет ее, распиваем с разными комиссиями. Никитин намекнул: предстоит ответственный рейс, правительственный К нам и зачастили комсомольские и партийные начальники. К нему партийные, ко мне – комсомольские. Во время тех застолий с питерским комсомолом и познакомился я с замечательным Вадимом Чурбановым, завсектором ЦК ВЛКСМ. Он внушал доверие. С ним говорили много и честно. Он успокаивал:

– Люди, моряк, и во власти бывают разные. Тебе просто не повезло.

Это он тогда утащил меня в командировку в город Калач в составе творческой бригаде с писателем Леонидом Жуховицким, корреспондентом «Комсомольской правды» Игорем Клямкиным, с молодым талантливым архитектором Андреем Боковым, с парой питерских социологов и самим Вадимом во главе. Просто пришла телеграмма из ЦК на имя капитана: отправить в командировку. Мастер удивился, но махнул рукой:

– Езжай, все равно мы еще будем здесь болтаться без дела пару месяцев.