Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

Несмотря на упования на потусторонний мир, в котором он ждет успокоения от земных страданий, поэт пытается забыться в хмельном угаре; к этому средству спасения Фуке продолжает прибегать и в Берлине, куда он переезжает с семьей в 1841 году, ибо романтически настроенный наследный принц взошел на престол и повысил пенсию своему любимому поэту. По-видимому, Фуке был в сильном опьянении в ту ночь, когда г-жа баронесса, которая должна была вот-вот родить, находит его в бесчувственном состоянии на ступенях лестницы дома на Карлштрассе и велит перенести в квартиру, где он умирает на следующее утро на 66-м году жизни. Насколько он был уже забыт духом времени, который не желал принимать всерьез, свидетельствует запись в дневнике, сделанная вскользь обычно весьма словоохотливым Фарнхагеном: «Вторник, 24 января 1843 год… две новости: Кенигсбергский Якоби оправдан Верховным королевским судом и еще — вчера умер Фуке».

Его могила на Берлинском гарнизонном кладбище на Линиенштрассе (неподалеку от Розенталерплац) и поныне сохранилась. Несколько книг, написанных им в последние годы жизни, и по сей день ждут издателя.

Театр переполнен, но это еще ни о чем не говорит, поскольку он самый маленький в столице — скорее театральная комната, нежели театральный зал. Сегодня здесь не спектакль, а доклад, первый из цикла «Забытые писатели — открытые заново».

Докладчик вымучивает заключительные фразы. Другой человек на сцене, тот, кто произнес вступительное слово, готов уже сказать слова благодарности и прощания. Вот он отделяется от спинки кресла, сидя выпрямляется, поворачивает лицо от докладчика к публике и, улыбаясь, приподнимается, чтобы коротким и остроумным заключением опередить аплодисменты, тут же бурно разражающиеся.

Хлопают долго. Даже зрители, которые торопятся и держат наготове гардеробные номерки, не решаются уйти. Докладчик несколько секунд судорожно улыбается, не вставая, делает нечто вроде поклона и нервно собирает свои бумаги. Но тот, другой, который, повернувшись к докладчику, аплодировал, широко взмахивая руками, быстро подходит к нему, тянет его вперед, к рампе, где и оставляет, а сам отступает в сторону и, то и дело указывая на него вытянутой рукой, продолжает хлопать. Докладчик кланяется раз, еще раз, озирается в поисках возможности удрать, но тот снова удерживает его. Рука об руку они спускаются в зрительный зал. На сцене остаются только два кресла в стиле ампир, красные с золотом. Реквизит тех времен, о которых в течение двух часов шла речь. На заднике возникает изображение некогда забытого и вот теперь открытого заново поэта — портрет, который когда-нибудь украсит школьные хрестоматии: выступающее из кружевного жабо длинное, узкое лицо, высокий лоб, доходящий чуть ли не до макушки, редкие светлые волосы, большие глаза, маленький рот, от углов которого к ноздрям пролегают строгие линии, — и аплодисменты вспыхивают с новой силой.

Каждый, кто бывает на лекциях, художественных чтениях или выступлениях писателей, думает, что знает, чем заканчиваются подобные вечера после того, как затихают аплодисменты: основная масса посетителей более или менее поспешно покидает зал и проталкивается к гардеробу, некоторые любознательные и охочие до знаменитостей слушатели пробираются вперед, чтобы расспросить докладчика, высказать свои соображения или рассыпаться в похвалах. Но на сей раз картина несколько иная. Правда, у выходов действительно столпились люди, спешащие к гардеробу, человек двенадцать — пятнадцать действительно устремились к сцене, но целью их был не докладчик с глубоко сидящими глазами на узком мечтательном лице (его, стоявшего между сценой и первым рядом, они едва ли замечали), а другой господин, который просидел весь вечер на сцене молча, внимательно слушая, и произнес лишь несколько скупых, хотя и полных глубокого смысла фраз; лицо его было не узким, а круглым и цветущим.

Итак, именно к этому человеку устремились люди: одни — полные ожидания, улыбающиеся, другие — серьезные, почтительные или робкие. Это к нему тянутся руки, это его поздравляют, это ему предназначены слова похвалы, благодарности, удивления, восторга, это ему задают вопросы, это с ним делятся своим мнением.