Рене Розен - Светские манеры

Казалось, пренебрежение окружало Альву со всех сторон. И так было всегда, с самого детства, сколько она себя помнила. Когда ей было четыре года, ее брат, тринадцатилетний подросток, умер от чахотки. Отец сидел в церкви и плакал, от горя у него тряслись плечи. Уткнувшись лицом в сгиб локтя, он громко вопрошал Господа, почему у него отняли сына, а не одну из дочерей. Подавленная Альва убежала из церкви и спряталась на хлопковом поле, где она хоронилась, пока Армида, не притащила ее в дом – чуть ли не волоком. После этого Альва на отца смотреть не могла, зная, что сына он любил больше, нежели ее саму и ее сестер, – если он вообще любил дочерей. Это был непреложный факт, но Альва отказывалась его принять. Дочь ничем не хуже сына. И она поклялась, что докажет это отцу, всем докажет. Не позволит, чтобы ее попирали, относились к ней как к человеку второго сорта. Но Альва опережала свое время. К таким, как она, мир не был готов. Мама наказывала ее за то, что она играла в таунбол и лазала по деревьям. Потом, из-за того, что они были бедны, ее лишили возможности присутствовать на бале дебютанток. Позже, из-за того, что она девушка, ей не позволили поступить в колледж и изучать такие предметы, как политология и архитектура. Теперь вот ей нельзя присутствовать на пикнике миссис Астор, но не потому, что она – женщина или недостаточно богата – просто, что называется, «недостаточно хороша» для них. «Недостаточно хороша» – вот и всё. [6] Таунбол (town ball) – игра с мячом и битой, предшественница бейсбола, была популярна в Северной Америке в XVIII–XIX вв.

В такие минуты Альва спрашивала себя, зачем она вообще стремится войти в светское общество. Впрочем, ответ она знала. Светское общество являлось единственным поприщем, где женщины не были обязаны отчитываться перед мужчинами. Они создали собственный маленький мирок, где властвовали законы, установленные его собственными правителями. Единственное поле деятельности, где ее слово могло бы иметь вес. Если она хочет добиться уважения и влияния, необходимо проторить себе дорогу в высший свет.

В поднебесье пронзительно закричала чайка. Приближаясь к повороту тропы, Альва носком отшвырнула со своего пути голыш и вдруг увидела летящую со скалы шляпу. Шляпу с лиловыми лентами. Это был головной убор Эмили. А в следующую секунду она услышала истошный вопль, нечеловеческий, сродни визгу угодившего в капкан зверя. Вопль повторился. Альва рванула назад и увидела, что Эмили соскользнула со скалы на пять футов. Ее дальнейшее падение предотвратил очередной уступ. Сама она подтянуться наверх никак не могла.

– Не бойся, ты стоишь, – крикнула ей Альва. – Оставайся на месте. Не двигайся. Я иду. – С бешено колотящимся сердцем она переступала с камня на камень, не сводя глаз с Эмили. Та изо всех сил цеплялась за зазубренный выступ.

Подобравшись к ней поближе, Альва протянула девушке руку.

– Хватайся за меня.

Эмили нащупала ладонь Альвы, но опять оступилась и, потеряв опору под ногами, прильнула к другому шершавому участку каменного склона, повиснув на высоте двенадцати футов. Альва вскрикнула даже раньше Эмили, пытаясь поймать ее ладонь. Обе тянули друг к другу руки, но их пальцы даже не соприкасались. Альва перескочила на камень, что лежал ближе к пропасти, и все-таки ухватила Эмили за руку. Сердце у нее в груди грохотало как отбойный молоток. Эмили тяжело дышала, раздувая и сдувая щеки, всем телом приникая к скале, чтобы не упасть. Альве пока еще удавалось удерживать девушку, хотя ноги ее скользили.

– На помощь! – закричала она, чувствуя, как ее охватывает паника. – Кто-нибудь… помогите!

Но вокруг было безлюдно. Приходилось надеяться только на себя. Альва подобралась ближе к краю. Одну ногу она сумела вклинить между двумя лежащими внахлест камнями. Закрепившись таким образом, Альва ухватила Эмили за вторую руку, набрала полные легкие воздуха и что было мочи принялась дюйм за дюймом тащить ее наверх. Все тело стонало и ныло от натуги. Но вот наконец Эмили вне опасности. Пыхтя, обливаясь потом, женщины, обмякнув, лежали рядом на плоской каменной поверхности. Эмили била дрожь. Лицо у нее было грязное, измазано в крови; перчатки изодраны в клочья, платье разорвано на подоле и по бокам. Из порезов и ссадин на лбу, руках и ногах сочилась кровь. Альва и сама ощущала во рту соленый металлический привкус: должно быть, губу рассекла. Она отерла со лба пот и увидела на пальцах кровь. В ладони въелись песок и мелкие камешки.