Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

Надежда Айронсайда на чудо рухнула, когда в Архангельск прибыл в качестве эвакуатора генерал Роулинсон — бывший командующий армией на Западном фронте. Власть перешла в его руки. Помимо пехоты у него были мониторы и пять танков. О положении на родине рассказывал скупо. Сквозь зубы процедил, что правительство направило полковника-демократа Мелона к Ленину. Возможно, последует признание большевистского правительства. Генерал Миллер пассивно относился к эвакуации союзников. Тешил себя мыслью, что на смену им все же придут наемники, завербованные Марушевским. Пока он еще может держаться. На Северной Двине, у Шипилихи, с помощью иностранных инженеров созданы мощные укрепления. На Мурманском участке большевикам придется пройти много сотен верст, что позволит маневрировать живой силой и техникой, выиграть время. Сильно укреплена Северная железная дорога, куда брошены бронепоезда и пять танков.

Как будто все налаживалось, и вдруг ошеломляющее сообщение: на Мудьюге восстание!

— Что вы сказали?! — не поверив своим ушам, переспросил Миллер.

Смущенный Рындин вынужден был повторить:

— На Мудьюге восстание, ваше превосходительство.

— Что за чушь?! — вскочил он с кресла. — Безоружные люди, на необитаемом острове... Где же была охрана?

Рындин ответил:

— К счастью, ваше превосходительство, команда сумела удержать позиции и перебила изрядное количество голодранцев.

— А остальных проучить надо! Зачинщиков — к расстрелу! Перед строем арестантов...

Рындин молчал, и генерал почувствовал, что тот еще не все высказал.

— Да, конечно. Все сделаем, чтобы казнь надолго запомнилась всем. И первым повесим главарей — уездного советского председателя Стрелкова и военного комиссара Поскакухина. Как только поймаем...

— Поймаем? — перебил генерал. — С Мудьюга и мыши трудно убежать.

— Это верно. Но главари убежали. На крестьянских баркасах. С ними несколько десятков человек.

— Безобразие! Не охранники у вас, а ротозеи. Как можно было отпустить баркасы?..

— Охранники вели вооруженную борьбу с восставшими, а тем временем...

— Что ни говорите, оправданий нет. Любой ценой всех выловить!

— Меры приняты, ваше превосходительство. Усилили проверку в городе, дали команду на все контрольные пункты, выслали дозорных в лес. Как волков, обложили эту рвань. Далеко не уйдут.

Обещая генералу в ближайшее время устроить публичную казнь руководителей восстания, Рындин не рассчитывал, что поимка их может затянуться. Однако шли дни, а беглецы все еще не были обнаружены. Он беспрерывно вызывал подчиненных, требовал, ругался. Не по дну же Северной Двины и не под землей пробирается эта шайка. Искать! Искать и найти! Важнее нет задачи.

Его обуяло чувство азартного игрока. Только бы поймать главарей, а там... Он их даже па Мудьюг не повезет, повесит в городе, и повисят дней пять, а то и всю неделю... Пускай людишки Архангельска полюбуются, как их председатель с веревочным галстуком на перекладине болтается.

Утром Рындину последовал звонок из Пинеги: в Архангельск направлен пойманный беглец. Всего один, но Рындин и ему был рад. Важно уцепиться за кончик, а уж потом весь клубок размотается. И вот задержанного ввели... Ознакомившись с поданной ему запиской и окинув взглядом изможденного человека в потрепанной красноармейской форме, Рындин недоуменно уставился на начальника следственного отдела. Тот пояснил:

— В Пинеге эту справку подвергли сомнению.

На вопросы Рындина человек уверенно объяснил, что он, Чарушев, действительно красноармеец, как указано в справке, дезертировал с фронта, не выдержав притеснений со стороны комиссара. Хочет воевать на стороне белых. Долго скитался по лесу и обрадовался, когда наконец вышел к своим. Однако тут его оскорбляют, требуют, чтобы признался в каком-то бунте на острове. Перебежчик клялся, что он и названия-то такого острова не слыхивал.

Рындин прервал его:

— Хватит!

Видя, что его собираются увести, перебежчик взмолился:

— Господин начальник, а как же насчет службы-то? За тем и шел, чтоб с антихристами биться. Листовки ваши читал...

— Посмотрим. Разберитесь, — кивнул он начальнику следственного отдела.

Перебежчик, конечно, явление редкое, достоин внимания, но сейчас нужнее всего преступники Мудьюга. Этот же на них не похож.

В одной из камер тюрьмы почти одновременно появилось два новеньких — один угрюмый, неразговорчивый, вроде ничем не интересующийся, а второй — в истертой красноармейской форме, словоохотливый, назвал свою фамилию и что-то принялся рассказывать. Сидевшие на топчане Юрченков и Чуев сначала не обратили на него внимания, но потом голос рассказчика показался им знакомым. Они обернулись и поняли, что не ошиблись: в человеке, назвавшемся Чарушевым, они узнали Федора Лесукова. Но удивления не выразили. Федор тоже было широко раскрыл глаза, но тут же перевел взгляд, продолжая свой рассказ о дезертирстве из Красной Армии. И когда это он, подпольщик, друг Левачева, мог туда попасть? — недоумевали друзья. Они хорошо знали, что Лесукова арестовали вместе с Левачевым и отправили на Мудьюг.