Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

Григория Юрченкова Закемовский хорошо знал.

— Теперь я даю Григорию наряд в Маймаксу. Пароходы красить.

«Важно, — отметил про себя Сергей. — Значит, будет общаться с моряками. Может развернуть вербовку». Что Юрченков станет активистом подполья, сомнения не могло быть. Участник революции пятого года. Служил в царском флоте, распространял среди моряков листовки. Должен был предстать за это перед судом, но дезертировал. Под фамилией Васильев устроился на Путиловский завод, где в марте семнадцатого стал большевиком.

За столом друзья погоревали об арестованных товарищах-исполкомовцах. Сергей успокаивал:

— Ничего, братыши. Вот-вот Кедров с войсками появится. А мы ему поможем.

С надеждой укладывались спать. Сергей выразил только сомнение, сохранится ли малярная мастерская, найдется ли ей работа.

— Ее будет у нас по горло, — ответил Чуев. — Уже в первый день купцы заказы на вывески предлагали. Некоторые прямо с молебна заходили. Не терпится.

— Что ж, покраска пароходов на пользу советскому флоту пойдет. А купеческие вывески вторично придется сбивать. У вас вроде артели напрасного труда получается, — под смех товарищей сказал Сергей.

Утром Виктор с Андроником ушли в свою мастерскую, а Сергей задержался, прикидывая, куда пойти и чем заняться. Тянуло на телеграф, может, там что прояснилось бы, но Настя заступит на дежурство с обеда, а с другими разговаривать небезопасно.

Звякнула щеколда калитки. Сергей выглянул во двор, подумав, что вернулись ребята, но от ворот к дому шла Катя Петрова. Ох, не с добром, не иначе что-то случилось. В тревоге Сергей выскочил ей навстречу, не желая думать о возможном аресте ее отца. Вид Кати успокоил. Она улыбнулась, довольная, что застала его дома.

— Папа просил передать, чтобы вы, Сергей Алексеевич, устраивались на работу...

— Какая сейчас работа! — прервал ее Сергей. — Передай Александру Карповичу, что в город Кедров с красноармейцами едет. Наверно, и секретарь горкома Суздальцева с ними возвращается.

— Весть о Кедрове я ему вчера принесла, — ответила Катя. — Однако, пока суд да дело, говорит он, надо устраиваться. Советует поступить на почту.

Закемовский почувствовал неловкость за свой порыв и поспешил спросить, знает ли Александр Карпович об аресте Стрелкова.

— Знает. Никуда из дома пока не будет выходить. Сказал, чтобы вы, Сергей Алексеевич, как смута уляжется, зашли к нему.

На почте его оформили быстро: был экспедитором, дело знает. Правда, работы еще нет, но скоро, как создадут газеты, все здесь, говорят, закипит. «Надеются, видать, укрепиться. Чёрта с два!»

Сергей решил пройтись по городу. На заборах и стенах домов уже появились объявления, призывавшие вступать в славяно-британский батальон. «Не очень-то надеются на свои силы». Прохожие с удивлением читали и, качая головами, проходили.

На Троицком проспекте, перед зданием губисполкома, где теперь восседало «северное правительство» бывшего народника Николая Чайковского, Сергей в изумлении остановился: на крыше рядом с красным флагом развевался и трехцветный флаг. Эсеры придумали так символизировать свою власть: республика и революция. Вот лизоблюды!

— Позорят нашу святыню. Не могу терпеть, Карл Иоганнович! — выпалил он, забежав к Теснанову. — Сниму наше красное знамя. Подберу ребят и ночью...

Теснанов разделял чувство возмущения, однако высказался против горячности и поспешности. Надо обождать, подумать. Медлительный он, Теснанов, человек, но и упорный. С Февральской революции настойчиво создавал союз транспортных рабочих, терпеливо выслушивал грузчиков в порту, изучал их нужды, добивался улучшения условий работы. И результат очевиден: в союзе теперь более 20 тысяч человек.

Сергей попытался убедить Теснанова, что, мол, оставшись в одиночестве, трехцветный флаг будет наглядно разоблачать эсеров, их приверженность если не к царизму, то к керенщине. Но и это не зажгло Теснанова. Неторопливо приглаживая широкие усы, он повторил:

— Обождем. Тепер осторожность нужна.

Хотя кажущееся хладнокровие Теснанова и выводило Закемовского из терпения, он, однако, чувствовал внутреннее волнение латыша, который в особо трудных обстоятельствах почему-то заметно искажал русские слова. Вот и сейчас слово «теперь» он решительно произносит без мягкого знака, и Сергею нравится это — вроде удара барабана.

— Был у меня Никифор Левачев... — проговорил Теснанов, желая переменить тему разговора.