Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

Непонятно как, но в глаза ему сразу же метнулись три звезды, соединенные единой линией, указывавшей точно на север – был ли то меч Ориона, о котором когда-то рассказывала Морено маленькому Роджеру, или какой-то другой другой, не связанный с ним знак загадочной карты, расстилавшейся над его головой – Эдвард не знал. И тоска – самая настоящая, искренняя тоска по чему-то, утерянному безвозвратно, вдруг с такой силой сжала его сердце, что он выронил компас и упал на колени прямо в размытую дождем грязь, в безмолвной мольбе глядя на раскинувшиеся над ним небеса.

Звезды молчали. И лишь где-то вдалеке, тяжело и устало перекатывая свои воды, неслась все дальше Темза, отвечая ему негромким, издевательски равнодушным рокотом волн.

Над зеленой громадой Тортуги, над раскидистыми лесами, массивами скал и рядами черепичных крыш медленно поднимался золотой закат. На берегу начинался отлив – обнажая выгоревший под солнцем добела песок, отступали соленые морские воды. То был наилучший момент для отплытия, и суетившиеся в порту пираты отлично знали это; потому и спешили, втаскивая на борт последние тюки с припасами, поднять якорь и отправиться навстречу новым опасностям и ждущим своего часа торговым путям.

На одинокую девушку в мужской одежде, тихо прохаживавшуюся по окраине рынка, никто в такой сумятице не обращал внимания. И уж точно никому не было дела до того, как внимательно она изучала прилавки с товарами и время от времени записывала какие-то цифры в толстый блокнот. Лишь ее необычайно пристальный, настойчиво–сосредоточенный взгляд черных, как ночное море, глаз говорил о том, что девушка эта не столь проста; и тот из встречных, кто был чуточку сообразительнее и менее занят своими делами, спешил уступить ей дорогу – но никто не осмеливался задержать или даже просто окликнуть ее по имени. Таким образом, не произнеся ни единого слова, кроме кратких уточнений цен, девушка закончила свои записи и покинула рынок.

Конечно, ей следовало бы теперь отправиться домой: ведь именно для своего отца в это утро Эрнеста Морено отправилась изучать качество последних привезенных партий товаров и их состав – дабы узнать, какие из торговых путей этой весной уже заняты иными пиратскими командами. Капитан Антонио за минувшие девять месяцев успел еще до сезона дождей выйти в море, пригнав на остров призовой бриг и еще два собственных шлюпа, груженых добычей: былая удача и на сей раз не изменила ему. С отцом на рейды ходила и Эрнеста – не без оснований опасаясь за его здоровье и способности из–за долгого отсутствия практики.

Но то были их последние совместные предприятия: капитан Морено мог не признавать этого открыто, однако годы уже не позволяли ему долгие месяцы проводить на корабле без нормальной еды и сна, в постоянном напряжении всех сил, умственных, душевных и физических. Дочь помогала ему, как умела, улаживая многие дела вовсе без ведома отца или отчитываясь перед ним по завершении их; но сеньор Антонио, возвратившись на Тортугу в конце осени, искренне поблагодарил Эрнесту за ее помощь и пояснил, что нашел нескольких молодых капитанов, готовых с радостью ходить под его флагом за него и отдавать по пятьдесят процентов добычи – этого ему с лихвой хватало, чтобы вести безбедную жизнь, и отец просил девушку понять его желание осесть на суше.

Морено спорить с ним не стала: она и сама понимала, что это лишь вопрос времени – все сверстники капитана Антонио давно уже не выходили в море. К тому же, так было лучше для сеньоры Фрэнсис; перенесенные пытки оказались все же тяжким испытанием для ее тела и духа. Она смогла оправиться, по крайней мере, внешне, и больше никто не звал ее сумасшедшей даже за глаза – но именно присутствие мужа действовало на нее столь благотворно. Без него она становилась нервной и подозрительной, доверяя лишь дочери, хотя и ее настойчиво расспрашивала, когда вернется Антонио и не случилось ли с ним чего; при нем же вновь начинала улыбаться и рассуждать здраво, с прежней энергичностью вмешиваясь во все дела. Капитан Морено отнюдь не был слеп, а еще по–прежнему, совсем по–юношески порой любил свою обретенную после столь долгой разлуки жену; и ради нее он ступил на берег, чтобы больше никогда не покидать его.

Джон Рэдфорд и Эндрю Верный – новое имя удивительно быстро прилипло к горбатому старпому – тоже не спешили переубеждать своего общего друга: первый, давно и прочно осев на суше, теперь больше был занят восстановлением отношений с сыном и внуком, второй же попросту переселился в дом Морено, в кратчайшие сроки став почти членом семьи. Вполне закономерно сдружился он и с боцманом Макферсоном, повышенным теперь также до старпома; не раз и не два Морено вытаскивала этих двоих из различных трактиров на Тортуге, прерывая очередной их общий рассказ на потеху окружающим. Словом, жизнь шла, как обычно, своим ходом – за исключением того, что сама Эрнеста больше не выходила в море.