Сергей Коняшин - Последний рубеж

– Похоже, вы совершенно не учитываете такие понятия, как стойкость и героизм, – возразил Шэффер. – Особенно, когда речь идёт о загнанных в угол людях.

– Стойкость и героизм – не более чем предельные значения статистически допустимых величин… – высокомерно заявил Ветцель. – Поэтому не вижу смысла учитывать то, что противоречит здравому смыслу.

– Хорошо! – вмешался, наконец, Руофф. – Я понял ваши оценки. Какие будут предложения?

– Продолжать давить до конца, – быстро ответил Шэффер. – Мы должны очистить плацдарм, пока русские не перебросили на него дополнительные подразделения. Уверен, что основные силы отряда Куникова к настоящему времени уничтожены, нам теперь нужно лишь добить его остатки.

– Полностью не согласен! – сразу же возразил Ветцель. – У меня нет никаких сомнений, что все запланированные к высадке подразделения уже там, поэтому мы лишь зря губим сейчас своих солдат и теряем технику. Нужно отвести войска и дождаться возвращения основных сил из Южной Озерейки. Тогда можно будет наверняка разгромить русских под Станичкой и намного меньшей кровью.

Руофф застыл над столом, не отводя глаз от тесного переплетения красных и синих стрелок на хорошо освещённой карте. «Продолжать или отвести?» – никак не мог решить он.

Раздался стук в дверь. Она тихо отворилась. Вошедший офицер вручил Руоффу чёрную папку.

– Перехваченная радиограмма русских из района Станички… – пояснил он. – Единственная с момента высадки.

Генерал-полковник нетерпеливо открыл папку и прочитал: «Полк высадился успешно. Действую по плану. О необходимости отправки последующих эшелонов доложу отдельно. Куников».

– Отвести войска и срочно начать переброску сил из Южной Озерейки к Станичке! – уверенно приказал он, поднимая глаза на собравшихся. – Совещание окончено. Все свободны!

Проводив подчинённых, Руофф сел к письменному столу, чтобы написать донесение фюреру о том, что ударная группировка вверенных ему войск вынуждена прекратить наступление по Сухумскому шоссе и временно перейти к обороне до ликвидации образовавшегося на западном берегу Цемесской бухты русского плацдарма.

Тяжело вздыхая и подолгу раздумывая над каждой фразой, он писал это послание не собственной кровью, как предыдущее, а простыми армейскими чернилами, пачкая дрожащие от досады пальцы…

Холодное зимнее солнце быстро клонилось к западному горизонту, а в Станичке продолжал греметь яростный бой. Десантникам удалось занять половину посёлка, другая – по-прежнему оставалась у немцев. Их разделяла линия высоких пожарищ.

Низкое предвечернее небо расцвечивалось сотнями огненных хвостов. Земля лихорадочно дрожала от непрекращающихся обстрелов. С тяжким звоном рвались снаряды, засыпая раскаленными осколками мелкие окопчики и воронки, которые служили десантникам единственным укрытием на крошечном многократно перепаханном свинцом участке берега. С утробным скрипучим грохотом били немецкие шестиствольные миномёты. Сквозь сплошной гул взрывов прорывался отчётливый стук крупнокалиберных пулемётов. Трассирующие пули широкими веерами хлестали по земле, с гулом и чавканьем вонзаясь в развезённую гусеницами танков грязь. Горячий пепел медленно опадал в нагретом воздухе.

Куниковский отряд, несмотря на огромные потери, продолжал упорно сопротивляться неослабевающему вражескому натиску со всех сторон. Частые взрывы немецких мин ровными квадратами методично ложились на Станичку, грубо взметая землю. Сильно поредевшие ряды русских солдат в грязных окровавленных ватниках с уже плохо различимыми белыми повязками на рукавах, пригибая головы от визжащих повсюду осколков, метались среди взрывов.

По всему берегу проносились мутно-красные вспышки. Земля под ногами качалась, падала вниз и взлетала вверх. Пулемётные очереди и щёлкающие с треском разрывные пули, сверкая синим цветом, вышибали из вмёрзших в снег трупов обескровленные куски. Из-за навала мёртвых тел отстреливались живые. В чьей-то вытянутой руке быстро вздрагивал немецкий «люгер».

Снаряды бились в мёрзлый грунт, осыпая ледяные комки с края воронки, из которой, быстро меняя магазины в трофейных автоматах, отстреливался Новицкий. В землю, словно пытаясь расшатать её, гулко ударили и разорвались с оглушительным грохотом два дальнобойных снаряда. Лавина грунта поднялась в небо и, развалившись на чёрные пучки, обрушилась на Андрея. По плечам и голове зашлёпали холодные комья.