Сергей Коняшин - Последний рубеж

Витя взял ящик с гранатами, втащил его по лестнице в комнату и осмотрелся. Стены были очень сильно – до фиолетовой черноты – обожжены взрывом и забрызганы кровью. Жутко воняло сгоревшим порохом. Оба его старших боевых товарища – последние советские бойцы на Октябрьской площади – с разбитыми головами лежали в углах комнаты, присыпанные пылью, щепками, обломками кирпичей, осколками стекла и снарядов. Под ними быстро растекались лужи крови.

Окно, в проёме которого остывал пулемёт, выходило на угол улицы Рубина и переулка Декабристов. Витя осторожно выглянул наружу. Мимо башни, набирая скорость, с кряхтящим скрипом протарахтел немецкий танк с чёрной квадратной башней. Вслед за ним, выползая из траншей и разрушенных домов, из-за углов и деревьев, неторопливо и поначалу не очень твёрдо шли вперёд многочисленные тёмно-зелёные силуэты. Но с каждым шагом, ободрённые наступившей тишиной, фрицы двигались всё быстрее и увереннее, смыкая на марше неровные ряды и начиная выстраиваться повзводно.

Витя беспомощно сполз вниз по стене, встал на разбитые колени и крепко вцепился исцарапанными пальцами в русые волосы. По грязной щеке прочертила тонкую полоску слеза…

«Вот и всё, – подумал он, – сейчас немцы дойдут до Каботажной пристани, взорвут корабли, на которые так спешили сегодня утром его мать и старшая сестра, и расстреляют многотысячную толпу, в которой те будут стоять, ожидая своей очереди на посадку. А в этой башне, где вся их семья жила до войны, разместится немецкий штаб – прямо в этой комнате, где отец, погибший два месяца назад во время очередной бомбёжки в порту, учил его читать и писать. Немецкие офицеры будут рисовать здесь карты дальнейшего наступления и строить победные планы. А потом где-нибудь далеко на Кавказе фашист застрелит из чёрного автомата его старшего брата Андрея, призванного на фронт в первый день войны сразу после выпускного».

Витя вспомнил, как брат в последний раз обнял его чуть больше года назад у этого окна, в котором сейчас стоял раскалённый, помятый и поцарапанный, больше никому не нужный пулемёт.

«Ради чего я, четырнадцатилетний мальчишка, полгода назад сбегал воевать в Крым, соврав командиру боевого катера, что родители разрешили? Ради чего я долгих четыре месяца в грязи и в поту учился бросать гранаты и заправлять патронные ленты в пулемёты? Зачем пробирался в немецкий тыл под видом попрошайки, разведывал обстановку и докладывал о ситуации советским офицерам? Зачем во время ожесточённых боёв метался между взрывами на передовой, собирая патроны и гранаты, чтобы красноармейцы, оставшиеся без боеприпасов, могли продержаться на решающем рубеже ещё несколько часов? Затем, чтобы остаться теперь круглым сиротой и чистить сапоги оккупантам в своём родном городе?»

Как он ненавидел фашистов с их наглой походкой, засученными рукавами и автоматами наперевес!

«Нет, надо дать матери с сестрой ещё хоть несколько минут. Может, именно этих минут им не хватает сейчас, чтобы успеть на последний корабль и спастись, уйти в Геленджик».

Витя вскочил, бросился к пулемёту и, не раздумывая, нажал на остывавшую гашетку. После длинной оглушительной очереди несколько фрицев уткнулись головами в блеснувших на солнце касках в землю и растянулись поперёк тротуара. Остальные рассыпались по подворотням и залегли.

«Лишь бы не танк!» – подумал мальчишка и припугнул коротким выстрелом гитлеровца, высунувшегося из-за угла дома его школьного друга Вальки Свидерского, жившего напротив.

Два часа Вите удавалось сдерживать натиск немцев. Израненный и уставший, он продолжал отстреливаться из последних сил, когда с улицы послышался быстро нарастающий лязг железных гусениц по мостовой.

«Похоже, конец!» – криво улыбнулся Витька и несколькими плотными очередями перепахал улицу Рубина. Изрядно побитая к этому времени немецкая рота в очередной раз отхлынула в переулок.

Через минуту под окнами показался танк. Его угловатая башня медленно заскользила по кругу, плавно разворачивая короткий ствол в Витькину сторону. «Тот же самый… – подумал он. – Похоже, вернулся». Значит, ему всё-таки удалось на пару часов задержать продвижение фашистов.

Из-за угла дома Свидерского выскочил немецкий солдат и бросился к танку, по всей видимости, намереваясь спрятаться за бронёй, чтобы подобраться ближе к башне. Витька легко поймал его на прицел и подстрелил. Фашист сложился пополам, а затем, схватившись руками за живот и бок, рухнул на мостовую, громко крича и размахивая ногами. Только автомат, слетевший с его шеи, крутясь и дребезжа на горячей брусчатке, проехал ещё несколько метров до расколотого взрывом бордюра.