Сергей Коняшин - Последний рубеж

Не веря происходящему, Цезарь со всех ног побежал туда и увидел, как крупная канонерская лодка приблизилась к пристани южнее рыбных цехов. Это был «Красный Аджаристан», старательно приберегавшийся Холостяковым для самого сложного момента. К тому времени как майор добежал к месту швартовки, на берег уже спустился командир 255-й морской стрелковой бригады – полковник Алексей Степанович Потапов – коренастый, плотного телосложения, с широким славянским лицом немолодой человек. Увидев Куникова, он двинулся ему навстречу. Офицеры крепко обнялись и, словно не веря каждый своему счастью, посмотрели друг на друга.

– Слава богу, не зря шли! – наконец облегчённо выдохнув, произнёс Потапов. – Значит, всё-таки есть плацдарм. Будет где размахнуться, чтобы бить фрицев.

Спокойная улыбка, как луч света, осветила смертельно усталое лицо Цезаря.

– Плацдарм есть, и он полностью в вашем распоряжении, товарищ полковник… – сказал Куников. – Правда, полноценно размахнуться здесь, на мой взгляд, будет сложно.

Алексей Степанович, внимательно изучив на карте в свете фонаря участок береговой линии, точно очерченный Цезарем, как бы разочарованно согласился:

– Да уж, невелика землица-то…

– Малая, но удалая… – невесело отшутился Куников. – Всё, что смогли, товарищ полковник.

– Пожалуй, вы сделали невозможное, товарищ майор. Огромное спасибо вашим бойцам за плацдарм!

– Пока рано благодарить, – предостерёг Цезарь. – Есть все основания предполагать, что уже к завтрашнему утру фашисты перебросят сюда очень крупные силы из Южной Озерейки и навалятся на нас с утроенным остервенением.

– За это не беспокойтесь, товарищ майор! – твёрдо возразил Потапов. – К этому времени я превращу твою малую, но, как ты говоришь, удалую землю в неприступную крепость.

Полчаса спустя к берегу севернее пристани рыбозавода подошла канонерская лодка «Красная Грузия» и ещё несколько кораблей. В эту ночь, несмотря на сильный шторм, сопровождавшийся напористой снежной метелью, на плацдарме были высажены 255-я морская стрелковая бригада в полном составе, часть 165-й стрелковой бригады и 31-й отдельный парашютно-десантный полк. На берег один за другим выкатились с десантных барж танки и тяжёлые орудия. Пока тысячи солдат выносили из трюмов ящики с оружием и боеприпасами, другие уже принялись за рытьё траншей и возведение дотов.

Новицкий не видел этих грандиозных приготовлений к завтрашнему сражению. Сразу после окончания боя он, тяжело передвигая ноги, выплёвывая изо рта и стирая с подбородка чёрную запёкшуюся кровь, побрёл к Полининому дому. Почти полностью разрушенная Станичка была неузнаваема. Андрей с трудом угадывал в открывающихся его взгляду одиноких, обугленных, занесённых снегом руинах когда-то уютные светлые дома, в которых жили большие дружные семьи.

Между вмёрзшими в окровавленный снег трупами фашистов с важным видом вышагивали голодные помойные чайки. При приближении Новицкого они одна за другой сорвались с мест и, громко хлопая белыми крыльями, принялись чертить уродливые кружева в стылой мгле, на лету проглатывая вырванные хищными клювами куски из тел мертвецов. Резкий норд-ост стряхивал с обвалившихся крыш горсти колкого инея, хлещущего в лицо режущими порывами.

Андрея била дрожь, зубы выстукивали неровную дробь. Он еле узнал дом Щербаковых, стоявший возле моря на окраине посёлка. Один угол почти полностью обрушился в глубокую воронку от снаряда. В брешах, пробитых взрывами в стене, торчали острые концы разорванных брёвен, светлевшие свежими жёлтыми надломами. Крыша провалилась, дверной косяк и оконные рамы вылетели наружу. В ужасе отвернувшись от жутких проёмов окон, Новицкий увидел посреди двора под толстым слоем снега две могилы – как он догадался – маленькую Ванину и большую – Полины.

Бесконечно длящиеся минуты он простоял на пронизывающем ветру, не сводя помертвелых глаз с невысокого, заледеневшего, покрытого голубым ноздреватым снегом холмика. Это было единственное, что осталось от его любимой…

Медленно прошёл к дому, взобрался по обломкам крыльца и заглянул внутрь. Полинина комната с выбитыми окнами и наметёнными в углах снежными сугробами почти не пострадала. Над изголовьем старой железной кровати, на которой он оставил её выздоравливать после ранения, уходя на войну, всё ещё висело приколотое иголками к стене из брёвен одно из его детских писем. Рядом стоял большой письменный стол.