Юрий Корочков - Цена свободы

Денис покинул Первопрестольную 15 августа и двигался на Кавказ со всей возможной поспешностью. Он быстро миновал Елец, Воронеж, Ставрополь, а на подъезде к Владикавказу пересел в седло и продолжил путь верхом, оторвавшись от сопровождавших его казаков и пехоты. Обгоняя очередной военно-почтовый караван, он встретил также спешившего назад в действующую армию Грибоедова, который предложил продолжить путь вместе в его дрожках. Впереди лежала Военно-грузинская дорога, двигаться по которой в одиночку и в мирное время было подобно самоубийству, потому оба несказанно обрадовались возможности продолжить путь вместе. К тому же общество такого собеседника, как Александр Сергеевич Грибоедов отвлекало Дениса от грустных мыслей. Ему не нравилось порученное дело, ведь карателем он никогда не был, хотя и понимал необходимость наказания преступников, совершивших цареубийство. Понимал он и то, что никто другой не справится с таким ответственным и деликатным делом лучше него.

Дорога сперва была довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба видны вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который любой взрослый человек перепрыгнул бы не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича, с обрушенным валом, по которому бродит гарнизон куриц и гусей. В крепостях несколько лачужек, где с трудом можно достать десяток яиц и кислого молока. День ото дня горы становятся всё ближе и, наконец, окончательно смыкаются у Дариальского ущелья. И вот уже скалы с обеих сторон стоят параллельными стенами. Здесь так узко, что не только видишь, но, кажется, чувствуешь тесноту. Клочок неба как лента синеет над головою. В иных местах Терек подмывает самую подошву скал, и на дороге, в виде плотины, навалены груды камней. Недалеко от Дариальского казачьего поста мостик смело переброшен через Терек. На нем стоишь как на мельнице. Мостик весь так и трясется, а река шумит, как колеса, движущие жернов. Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Легенда гласит, что в ней скрывалась царица Дария, давшая ущелью своё имя. На самом деле «дариал» на древнем персидском языке значит ворота. По свидетельству Плиния, Кавказские врата, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Ущелье в те давние времена замкнуто было настоящими воротами, деревянными, окованными железом.

Денис стоял у деревянного моста через быстрый Терек и наблюдал переправу наших войск на тот берег. Сейчас по мосту бодро шёл батальон пехоты, а на берегу, ожидая своей очереди, скопилось сотни полторы казаков с примкнувшими к ним киргизскими лучниками. Наверное, вид этих лучников, меднолицых, в островерхих меховых шапках, впервые увиденных им много лет назад в Тильзите, куда с резервом из азиатских губерний пришёл князь Лобанов-Ростовский, напомнил ему те далёкие дни. Там тоже был мост – мост через Неман, и по мосту тоже шли солдаты. Но было и весьма существенное отличие: тогда на правый берег переходили последние батальоны изнурённой боями с превосходящим противником, потерпевшей жестокое поражение под Фридландом армии. Батальоны ещё шли по мосту, а вдали уже глухо, как удары деревянными палками доносились ружейные выстрелы. Видимо, казаки прикрытия схватились с французскими вольтижёрами. На мосту, не обращая внимания на проходящий арьергард, усталые потные солдаты пионерного батальона возятся с просмоленными бочками и пороховыми зарядами. Командует ими совсем молодой поручик без шляпы и с наспех перемотанной не то раненой, не то обожжённой рукой.

– Никитченко! – кричит поручик ломающимся подростковым баском, срывающимся на фальцет, – смотри у меня, чтоб не как в прошлый раз!

– Дык, ваше благородие! – отвечает скалоподобный солдат в мокрой от пота, заляпанной смолой, пропылённой форме с многочисленными заплатами и следами огня, – в прошлый раз хфитили трофейные были, бельгийские. Рази ж это хфитили? На ентот раз я сам крутил, не сумлевайтесь, окурат полыхнёть, да так полыхнёть, что Бонапартию слыхать будет в самом ихнем арьегарде.

При этом на его чумазой физиономии сменяются выражения крайнего смущения, вины за «прошлый раз», когда, как слышал Денис, мост взорвался прямо под отходившими казаками. Было видно и радостное предвкушение зрелища моста, который «полыхнёть так полыхнёть» под копытами французов. Но вот последний батальон переправлен, у моста стоит Багратион, всматриваясь в покинутый Тильзит, стрельба в котором вдруг становится какой-то заполошной.