Юрий Корочков - Цена свободы

И снова всё вокруг необъяснимым, но не вызывающим недоумения образом, меняется: он стоит в низкой тёмной избе, единственно оставшейся в усадьбе после того, как добротный барский дом и остальные постройки пошли на строительство укреплений. Изба полна военных. Видно, что люди вокруг воюют не первый день, а пожалуй и месяц, мундиры помяты, местами грязны, а у некоторых так и вовсе изорваны, в глазах почти у всех присутствующих читается невыразимая усталость, смешанная с решимостью и недоумением. И он, уже осознающий, что спит, что на самом деле не был на этом совете, а только получил от брата, адъютанта Багратиона, известие о его результатах. Но сейчас, во сне он здесь на правах хозяина, ведь усадьба – его родовое гнездо, отцовское село «Бородино», в котором прошла значительная часть детства, и с которым так многое в его жизни связано. Только что старик главнокомандующий озвучил страшное решение. Несмотря на готовящееся генеральное сражение, столица будет оставлена на разорение. И опять сквозь сон промелькнула мысль, что всё было не так, что решение об оставлении Москвы принималось не здесь, а позже, в Филях, но сейчас важно было другое, принятое именно НАКАНУНЕ Бородинской битвы решение. Потери настолько громадны, что шансов выиграть бой, развернуть и погнать неприятеля нет, нет даже шансов не пустить его дальше. Главная задача: хорошо потрепать французов, заставить их ввести в бой по возможности больше резервов, а самим сохранить армию, отступить, пополниться солдатами и вооружением, а уж потом показать зарвавшемуся агрессору, кто тут хозяин. В то же время нельзя допустить беспрепятственного подвоза продовольствия и фуража к противнику, благо его коммуникации растянулись на сотни почти непроезжих вёрст и охраняются беспечными французами из рук вон плохо.

И это он, именно он и никто иной предложил начать партизанскую войну против захватчиков! Правда, тут же оказывается, что не он один такой умный, и чем-то подобным ещё с июля по инициативе Барклая де Толли не без успеха занимается генерал Винценгероде, вернее, как потом выяснилось, по большей части не он сам, а его заместитель, Александр Бенкендорф… Но это не отменяет его первенства: Винценгероде и Бенкендорф действуют в рамках арьергардных боёв армии, а он предлагает по настоящему глубокие рейды, может быть даже и дальше границы, да с привлечением крестьянских масс.

Денис проснулся в холодном поту и вспомнил свой сон. К чему бы вдруг такое приснилось? Со времён Бородинского сражения и его лихих рейдов по тылам неприятеля прошло много лет, война выиграна, а он в опале… Как только отгремел гром победы, неблагодарное Отечество забыло своего воспетого героя, а завистники постарались отнять и генеральский чин, «присвоенный по ошибке», и даже усы, «не положенные егерям», командовать которыми его сослали в глухое захолустье. Такого позора он, конечно, стерпеть не мог и написал лично Императору просьбу об отставке.

Спас от неминуемой опалы и позора более удачливый друг и боевой товарищ Саша Бенкендорф, пробившийся Императору в адъютанты. Из ссылки не вызволил, но добился восстановления в генеральском звании и, пусть номинально, но в гусарах, а не презренных егерях, или, того хуже, драгунах. Правда потом он всё же ушёл в бессрочный отпуск, фактическую отставку, где пребывал и по сей день.

Ну что ж. У него, по крайней мере, есть любящая жена и дети, чем в наш век может похвастаться далеко не каждый, а ещё перо и бумага. И пусть, если честно, он не Пушкин, но у него свой неповторимый стиль, его публикуют и читают и даже в самом уважаемом обществе у него есть поклонники, такие как, например, Василий Андреевич Жуковский.

И вот теперь Сашка Бенкендорф прислал письмо, в котором очень просил своего старинного друга непременно приехать в Москву на коронацию и принять от нового императора назначение в действующую армию.

События, тем временем, происходили более чем тревожные. План по расчленению Российской империи, разработанный в далёком Лондоне, продолжал небезуспешно осуществляться.

31 июля 1826 года персидская армия без объявления войны перешла российскую границу в районе Мирака и вторглась в пределы Закавказья на территорию Карабахского и Талышского ханств. Основная масса пограничных «земских караулов», состоявших из вооружённых конных и пеших крестьян-азербайджанцев, за редкими исключениями, сдала позиции вторгшимся персидским войскам без особого сопротивления или даже присоединилась к ним.