Тейн де Фрис - Рембрандт

На задних скамьях поднялось дикое, безудержное ликование. Мальчишки громко свистели, хлопали ладонями по скамьям; визгливый смех неприятно резал слух. Через выходящее на восток окно на темные вьющиеся волосы маленького Титуса падали, словно в насмешку, косые лучи утреннего солнца. Он снова забился в свой угол. Учитель не без злорадства хихикнул, спустился с кафедры и тронул Титуса за плечо. Раз новичок плачет, как тут не вмешаться?

— Кто тебя? — спрашивает толстяк.

Титус покачал головой. Он не смел поднять глаз и хотел только одного, чтобы учитель скорее отошел и не привлекал к нему всеобщего внимания; а соленые слезы все бежали и бежали по щекам, попадая в уголки рта. Учитель потянул его за рукав.

— Да скажи ты что-нибудь!

Титус снова упрямо мотнул головой. Страшно, страшно, страшно… Страшно уже сейчас, а ведь он едва успел переступить порог школы. В отчаянии Титус громко всхлипнул. Учитель презрительно пожал плечами и объявил:

— Урок продолжается!

Шум постепенно утих. Учитель, пыхтя, вернулся на кафедру. Опять равномерно стучит трость. Опять сыплются монотонные вопросы. Слова их таили в себе коварные, непонятные угрозы. И Титусу, удрученному чувством беспомощности, казалось, что все они направлены против него. Он больше не желал их слышать.

— …не является ли большим грехом порочить имя господне клятвами или божбой?..

Деревянными голосами дети отвечали:

— …нет другого столь тяжкого греха, который вызывал бы больший гнев господень…

Маленького Титуса бросило в дрожь. Снова полились слезы. О, какие все страшные слова! Гнев, грехи, господь… Перед мальчиком вставали огромные безымянные мрачные образы. Господь, грехи, гнев. Бесплотные и пугающие, они возникали вновь и вновь. «Мама, мама, зачем ты привела меня в эту школу? Мне так страшно, мама, так страшно; и никто здесь не вступится за меня… Мама!»

Голоса смолкли. Снова пробили куранты. Холодное, ясное солнце заглядывает в маленькое квадратное оконце над головой учителя. Ребята понемногу затихли. Им было уже скучно. Они устали шептаться и шуметь и вяло играли ножичками или менялись под скамьями бабками, которые громко стучали, ударяясь о дерево.

Учитель сам роздал книжки, лежавшие на полке позади кафедры. В этих книжках были напечатаны совсем крошечные диковинные закорючки; казалось, что это муравьи расползлись по страницам. И Титус знал, что сейчас мальчики начнут считать… Он потихоньку поднял голову, опущенную на руки, и стал искоса наблюдать за ребятами: положив грифельные доски на колени, они склонились над ними и, морща лоб, вглядывались в закорючки…

Вдруг свет заслонила чья-то широкая тень: перед Титусом стоял учитель, держа в руке книгу — старую, замызганную, всю в пятнах. На обложке красовался огромный петух. Он был похож на страшного бабушкиного петуха, и сердце у Титуса сжалось и замерло в ожидании.

Учитель сделал знак одному из старших мальчиков:

— Хеертен, посмотри за всеми, а я займусь с Титусом.

Хеертен вышел вперед, вытянул из чересчур коротких рукавов куртки худые руки и торжественно схватил трость. Самодовольно оглядел он ряды учеников, еле удерживавшихся от смеха. Но как только учитель повернулся к нему спиной, Хеертен показал ему длинный нос и стал усердно расхаживать взад и вперед по классу.

Учитель с трудом протиснулся на скамью, где сидел Титус, и, опустившись рядом, раскрыл книгу с петухом.

Титус увидел множество пока не знакомых ему букв и маленьких картинок возле каждой. Он подумал, что картинки были бы гораздо красивее, если бы их нарисовал кто-нибудь из учеников отца, а еще лучше сам отец!

— Ну, смотри внимательно! — строго сказал учитель, показывая пухлой рукой на букву. — А-а-а-а, — протянул он, широко раскрыв рот.

Титус повторил, наполовину весело, наполовину серьезно и постарался запечатлеть в памяти эту букву.

— Бэ-э-э-э…

Покончено и со второй буквой.

После пятой буквы снова вернулись к началу. Титус все запомнил: ему помогли маленькие безобразные картинки возле каждой буквы. Учитель, слушая Титуса, широко улыбался и даже тихо урчал, довольный, что новичок не будет трудным учеником.

К тому времени как куранты на башне пробили снова, и ребята, правда, уже не так стремительно, как утром, когда они ворвались с еще свежими, нерастраченными силами в класс, — бросились, тузя друг друга, к выходу, маленький Титус знал уже весь алфавит и мог даже прочитать его с конца; только как же произносятся буквы «Q» и «X»?