Тейн де Фрис - Рембрандт

— Вот я привела к вам Титуса, — сказала она, но таким тихим и покорным голосом, который показался мальчику совсем незнакомым. Только что она смеялась над ним, Титусом, ничуть не жалея его, а ему вдруг стало ее очень жалко, и он мгновенно возненавидел учителя и его тупую, надутую физиономию.

Молча вручила Хендрикье учителю деньги за учение; молча, не очень уверенно пошла назад. Но неожиданно она вернулась, опустилась на колени возле Титуса и долго целовала его. Мальчик покровительственно обвил ее шею руками. Впервые он ощутил себя мужчиной, утешителем. Казалось, будто мать глубоко почувствовала его мужественное желание приободрить ее; она улыбнулась и бросила на учителя гордый и растроганный взгляд. Но тот, пожав плечами, отвернулся.

Хендрикье торопливо пошла прочь. Титус следил за ней, пока она не скрылась из глаз; через несколько секунд он, одинокий и беспомощный, уже стоял перед неприятным толстым человеком. Тот взял его за руку и повел за собой.

— Мы запишем твое имя, — прозвучал вкрадчивый, противный голос.

И вот Титус в школе. Впервые в жизни. Он огляделся. Длинное помещение с темными углами. Потолок низкий, а окна еще уже, чем Титус представлял себе. Впереди возвышается кафедра. Она похожа на кафедру, с которой произносятся проповеди в церкви — ученики отца иногда брали его с собой в церковь, — только школьная кафедра гораздо ниже и нет на ней такой красивой резьбы. Около десятка низких скамеек с узкими спинками расставлены по всей комнате. Кое-где спинки плохо приколочены; дерево исцарапано, краска облупилась, и все скамьи испещрены безобразными чернильными пятнами.

На полке, прибитой к стене, навалены книги с вырванными страницами; полуоторванные корешки покоробились или сломаны и торчат во все стороны. Титус разглядел, что это библии и книги псалмов.

На стене позади кафедры тоже прибита полка. На ней запыленный кувшин, «наверное, с чернилами», — думает Титус, глядя на черные подтеки от носика к донышку кувшина. Там же лежат две-три стопки книг поменьше размером. Что это за книги, Титусу пока неясно.

Учитель с шумом неуклюже взгромоздился на кафедру. У ее подножия скромно стоит в ожидании Титус. Он смотрит, как учитель достает толстую шелестящую бумагу, а затем не торопясь искусно чинит ножичком гусиное перо. Вот противное лицо склонилось над пергаментом, круглая жирная рука задвигалась, выводя неожиданно красивые штрихи и завитушки; глаза толстяка светятся самодовольством. Он торжественно перечитывает вслух:

— Двадцать восьмое сентября. Титус, сын Рембрандта ван Рейна, улица Бреестраат. Восьми лет. Уплачено три шиллинга.

Учитель обвел глазами комнату, будто отыскивая Титуса где-то в дальнем углу. Наконец он остановил самодовольный взгляд на маленькой смиренной фигурке у подножия кафедры. Титус почувствовал, как страх снова подкрадывается к нему.

Учитель почесал подбородок.

— Ты, кажется, хороший малый… — говорит он. — Если бы только в писании не было сказано: «За грехи отцов понесут кару сыновья их до третьего и четвертого колена!»

Пыхтя, он быстро выкарабкался из-за кафедры и зашагал к двери.

Титус недоумевает. Что хотел сказать этот противный толстяк?

«Грехи отцов?» Маленький Титус часто слышал эти слова. Он знает, что они написаны в большой книге, в библии. Но разве они его касаются? Что это за грехи и какие отцы? Ведь у него всего-навсего один отец! Мальчик беспокойно озирается по сторонам.

Неожиданно обернувшись, учитель приказывает:

— Садись на переднюю скамью.

Титус торопливо исполняет приказ. Пока он пробирался мимо грязных скамеек, вдруг громко пробили куранты, и как бы в ответ им со всех сторон раздался звон колоколов. Учитель распахнул дверь настежь. Через мгновение в комнату ворвалась ватага дикарей. Титус отодвинулся на самый краешек скамейки. К своему невыразимому облегчению он убедился, что все взрослые забияки расселись на задних скамьях, а его соседи — такие же маленькие мальчики, как он сам.

Пробираясь по рядам, ребята толкались и раздавали тумаки направо и налево. Все время слышался сердитый жирный голос учителя, сопровождаемый постукиванием неизвестно откуда взявшейся трости. От отчаянного гвалта Титуса кинуло в дрожь. И вдруг все разом стихло. Мальчики сняли шляпы словно по команде.

Учитель читает молитву.

На задних скамьях ребята начали бормотать, вторя учителю. Тот ни на минуту не прерывал молитвы, и лишь когда гул слишком уж мешал ему, в такт себе раздраженно стучал тростью об пол. Кончив молитву, он свирепо взглянул на задние скамьи, где снова воцарилась образцовая тишина. Но как раз в эту минуту на передней скамье вдруг подрались два мальчика. Рядом с Титусом раздался крик; одного малыша пырнули чем-то острым. Со стуком покатилось по полу яблоко. Учитель поднял руку грозно и повелительно. Двое старших мальчиков бросились разнимать горько рыдавших драчунов. Затем начали раздавать книги псалмов, швыряя их прямо на скамейки. Рваные, растрепанные книжки переходили из одних безжалостных рук в другие, пока ими не завладели самые сильные и ловкие ребята.