Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

— Это нам существенно поможет, — беспечно и упорно твердил ее сын, — всем нам, благодаря расширению отцовского дела. Его посетила вдохновляющая идея. Видит бог, дела его в нашем городе значительно усложнились. Если мне удастся наладить торговлю в Лондоне, то, несомненно, я сумею помочь…

Еще даже не осознав, что терпение ее закончилось, выскользнув, точно лед из-под ног, Мэри вскочила с кресла и принялась трясти сына за плечи.

— Весь этот план, — воскликнула она, — чистая глупость. Не представляю, почему твоему отцу взбрело это в голову. Разве ты проявлял хоть какой-то интерес к его делу? Разве проявил себя как способный и ответственный человек? В Лондон, подумать только! Помнишь, как посланный за оленьей кожей в Чарлекот ты умудрился потерять ее на обратном пути? Или тот раз, когда ты обменял дюжину перчаток на одну книгу? Помнишь? Как вы с ним могли даже подумать о налаживании каких-то дел в Лондоне? Неужели вы полагаете, что там нет своих перчаточников? Да они сожрут тебя живьем, едва только заметят.

На самом деле Мэри хотелось сказать: «Не уезжай». На самом деле ей хотелось, чтобы он расторгнул брак с этой дикаркой, годившейся разве что в прислуги, чтобы он никогда не встречался с ней, с этой женщиной из леса, которую все считали странной и негодной для семейной жизни. Почему она вообще выбрала сына Мэри, ведь у него не было ни деловой хватки, ни состояния? Она жалела, что ей вообще пришло в голову послать сына в качестве учителя латыни на эту ферму на лесной окраине: если бы она могла повернуть время вспять, то изменила бы это прошлое, исключив возможность их знакомства. Мэри не нравилось, что приходится терпеть в доме эту женщину, с ее способностью бесшумно появляться в комнате, не нравилось и то, как она смотрит, ее взгляд проникал прямо в тебя или проходил насквозь, словно ты некое бестелесное создание, вроде воды или воздуха, не нравилось и как она ворковала или пела с ребенком. На самом деле ей хотелось, чтобы ее сын никогда не узнал о планах Джона открыть филиал в Лондоне. При мысли об этом городе, наполненном людскими толпами и болезнями, у нее захватывало дух.

— Агнес, — воззвала она, когда ее сын раздраженно вырвался от нее, — уверена, вы поддержите меня. Он не может уехать. Не может вот так просто покинуть вас.

Агнес наконец отвернулась от окна. Мэри едва не вскипела от ярости, увидев, что невестка опять держала на руках белку. Хвост зверька плавно покачивался у нее между пальцами, а глаза, словно оправленные в золото черные бусины, уставились на Мэри. Красивые у Агнес пальцы, с горечью заметила Мэри. Тонкие, длинные, белые. Мэри пришлось признать, что Агнес замечательная женщина. Однако в ее красоте есть нечто тревожное и порочное: темные волосы не гармонировали с золотисто-зелеными глазами, кожа белее молока, зубки ровные, но остренькие, как у лисы. Мэри вдруг осознала, что не может долго смотреть на свою невестку, не может выдержать ее взгляд. Это чудо природы, странная женщина, ведьма или колдунья, это лесная фея — ведь она именно такая, так все говорят, и Мэри знала, что это правда — околдовала и соблазнила ее мальчика, приворожила его своими чарами. Этого Мэри никогда не сможет ей простить.

Но теперь Мэри призывала Агнес на помощь. Несомненно, в данном случае они могут объединить усилия. Несомненно, невестка примет ее сторону в этом деле, постарается удержать его дома, в безопасности, где обе они могут приглядывать за ним.

— Агнес, — произнесла Мэри, — ведь вы же согласны поддержать меня, верно? Ведь очевидно, что в этих дурацких планах нет ни малейшего смысла. Он должен остаться здесь, с нами. Ему надо быть дома, когда родится ребенок. Его место рядом с вами, с вашими детьми. Он должен найти себе дело здесь, в Стратфорде. Он не может так просто сбежать. Верно? Агнес?

Агнес подняла голову, и ее лицо на мгновение показалось из-под чепца. Она улыбнулась своей самой загадочной, сводящей с ума улыбкой, и Мэри почувствовала, как у нее екнуло сердце, она поняла, что ошиблась, что Агнес вовсе и не собиралась принимать ее сторону.

— Я не вижу причин, — начала Агнес своим беспечным мелодичным голосом, — удерживать мужа дома против его воли.

Комок ярости подступил к горлу Мэри. Она могла бы со злости ударить эту женщину, невзирая на то что та ждала ребенка. Могла бы взять иголку и воткнуть ее в белую женскую плоть, плоть, которую ее сын ласкал, целовал, сливался с ней, порождая детей. Мэри стало плохо от одной этой мысли, волна отвращения поднялась в ней, когда она представила своего мальчика, своего ребенка в постели с этой колдуньей.