Анатолий Домбровский - Перикл

— Хорошая цена, — согласился Перикл. — Ладно, даю обещание, хотя ты, конечно, меня перехитришь. Даю обещание, что выполню твою просьбу, если ты останешься жив и всё прочее. Клянусь собакой и священным египетским крокодилом, — засмеялся он, но настороженность всё ещё сквозила в его глазах. — Проси! — приказал он.

— Когда я вернусь, — растягивая слова, заговорил Сократ, — когда мы прогоним спартанцев за Истм, когда афиняне, славя тебя, будут праздновать победу над Плистоанактом, когда вино будет всюду литься рекой, ты пойдёшь вместе со мной в дом юной и прекрасной милетянки Аспасии.

— Ты меня всё же перехитрил, — сказал Перикл, печально кивая головой. — Но делать нечего — я пойду с тобой к милетянке. Только постарайся остаться живым.

— Постараюсь, — ответил Сократ.

Ночью они были в Афинах. Сократ, не заходя домой, поднялся на боевую колесницу Перикла, возничий гикнул — и колесница с грохотом понеслась по тёмным и безлюдным улицам к Дипилонским воротам и дальше по Священной дороге к Элевсину, к городу Деметры, на акрополе которого возвышается величественный Телестерион, храм Осенних мистерий в честь богини, Фесмофорий.

Сократ оставил оружие у главного жреца храма и передал ему послание Перикла, в котором, как догадывался Сократ, Перикл уведомлял жреца, что в храм будет доставлено золото из Афин для военных нужд. Затем накинул на себя старый серый плащ, подарок Критона, обулся в педилы с ремнями — подарок башмачника Симона, перекинул через плечо котомку с провизией — ячменной мукой и сыром — и отправился в путь в сторону Истма, надеясь вскоре увидеть лагерь Плицтоанакта, который, как сказал ему жрец Деметры, уже прошёл Мегариду и остановился за дальними элевсинскими высотами.

Сократ — это случилось на другой день — не попал к Плистоанакту. Его схватили, едва он оказался вблизи лагеря спартанцев — наткнулся на скрытый пост, — и привели к Клеандриду, хотя он настаивал на том, что ему непременно надо встретиться с царём Плистоанактом, чтобы сообщить ему нечто очень важное, касающееся военных замыслов афинян. Позже он понял, что, хотя спартанским войском командовал молодой царь Плистоанакт, главным человеком в армии являлся Клеандрид, которого спартанские эфоры приставили к Плистоанакту наблюдателем и помощником — Плистоанакт юн и неопытен в военном деле.

Клеандриду было столько же, сколько и Периклу — лет пятьдесят, у него был уже взрослый сын, которого звали Гилипп и который был в палатке отца, когда Сократа привели к Клеандриду.

— Я позову Плистоанакта, когда узнаю, зачем Перикл заслал к нам лазутчика, — сказал Сократу Клеандрид в ответ на требование провести его к царю. — А если я не узнаю, зачем Перикл прислал тебя сюда, то об этом не узнает и царь, никто не узнает, потому что я велю зарубить тебя, — добавил Клеандрид. — Это сделает, например, мой сын Гилипп, поупражняется на тебе перед предстоящим боем.

Гилипп при этих словах отца улыбнулся и положил руку на рукоять меча.

— Он меня просто зарубит или вы дадите мне меч? — спросил Сократ.

— Просто зарубит, — пообещал Клеандрид.

— Жаль, — сказал Сократ, — мне тоже хотелось бы поупражняться перед боем. Но делать нечего: придётся открыть, зачем я пришёл сюда.

— Это разумно, — похвалил его Клеандрид, а Гилипп снова улыбнулся и снял руку с меча.

— Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз? — спросил Клеандрида Сократ. — То, что я скажу, не предназначается для ушей твоего сына.

— Хорошо, — подумав, согласился Клеандрид и велел сыну выйти из палатки.

— Предложи мне сесть, — попросил Сократ, — я вторые сутки на ногах. — Он посмотрел на сбитые педилы и подумал, что новые появятся у него не скоро: заработка ему хватает лишь на еду, а башмачник Симон, его давний друг, разорился: торговцы кожей подсунули ему захудалый товар, на который он потратил чуть ли не всё своё скромное состояние, — из плохой кожи лишь тот шьёт башмаки, кто враг самому себе.

Клеандрид указал Сократу на походный раскладной дифр, стоявший у входа в палатку. Сократ сел, закинул ногу на ногу и сказал:

— Ты можешь стать самым богатым человеком Пелопоннеса, если сам согласишься и уговоришь своего юного царя отменить поход на Афины.

От наглости Сократа у Клеандрида глаза полезли из орбит. Он чуть не задохнулся от возмущения — как вскоре выяснилось, напускного возмущения, — прокашлялся, хватаясь за грудь, выпил шумно несколько глотков воды, сильно ударил фиалой по столу, так, что она разлетелась на куски, и прорычал: