Пьер Ла Мур - За пределами желания. Мендельсон

Она знала, что безумие — позволить ему играть на органе в столь поздний час: он перебудит всю школу. Сюда спустится надзиратель герр Вейнлик, который непременно пошлёт жалобу в городской совет, и мужи города скажут, что её Иоганн не только ослеп, но и сошёл с ума и что они не могут держать в городской школе такого хормейстера, и уволят его. А куда им идти теперь, когда на врача ушли все их сбережения? Господи Иисусе, что с ними станет? Ведь он слепой, а она слишком стара, чтобы найти работу, а Готфрид [2] Бах Готфрид Генрих (1724—1763) — сын И. С. и А. М. Бах. слаб умом, и зима ещё не кончилась, и Лейпциг ещё завален снегом.

От страха её поблекшие голубые глаза на тонком пергаменте морщинистого лица расширились, но она продолжала смотреть на него, дрожа с головы до ног, и упрямо кивала головой. Она не знала, что с ними будет, но не могла больше видеть, как он сидит у камина, сложив на коленях большие руки с сильно выступающими костяшками пальцев, и, уставясь в огонь, который не видел, отсчитывает ночные часы по ударам колотушки сторожа. Она знала, что он боится наступления утра, он хотел молить Бога дать ему силы, а создание музыки было для него способом молиться. Так что даже если его светлость бургомистр отправит их всех в тюрьму, она доставит Иоганну последнюю радость и позволит поиграть на органе сегодня ночью.

— Да, мой Иоганн, иди и играй всё, что захочешь. — Она подчеркнула последние слова с бравадой человека, с отчаянием бросающего вызов несчастьям. — Только не играй слишком громко, — тихо попросила она, обнимая его. Затем, не сознавая, что противоречит себе, добавила: — И не слишком долго.

— Не буду.

Его губы продолжали двигаться, но с них не сорвалось больше ни звука. Он только крепко прижал её к груди, словно хотел, чтобы она расслышала слова благодарности по биению его сердца.

Дверь спальни открылась, и вошёл Готфрид.

Она с горечью заметила, что его рыжий парик криво сидел на голове, и он забыл надеть один чулок. Его вид разбередил старую рану, о которой она на мгновенье забыла. Это было следствием его больной головы, и врачи говорили, что он никогда не поправится, хотя он был красивым высоким юношей и иногда садился за клавикорды и сочинял такую прекрасную музыку, что даже её Иоганн, очень строгий, когда дело касалось музыки, слушал её со слезами на глазах.

— Папа, можно я тоже пойду? — спросил простак, взволнованный как ребёнок. — Я буду раздувать мехи.

Иоганн Себастьян Бах кивнул.

— Да, сын мой, — мягко сказал он. — Мы помолимся вместе.

Стоя в дверях, Анна Магдалена [3] Бах Анна Магдалена, урождённая Вильке (Вилькен) (1700—1760) — дочь вейсенфельского придворного и военного трубача И.К. Вильке, профессиональная певица; вторая жена И.С. Баха с 1721 г. наблюдала за тем, как они неуверенно двинулись по тускло освещённому коридору. Слепой старик шёл, опираясь на руку своего сына. Затем она закрыла дверь и застыла, закрыв лицо руками. Наконец-то она могла дать волю слезам, ибо слёзы было всё, что ей оставалось. Она больше не задавала вопросов и не старалась понять, почему Господь послал им так много горя. Разве они не благочестивые люди? Разве её Иоганн не потерял зрение, служа Ему, сочиняя музыку при свете свечей, восхваляя имя Его и воспевая славу Ему? Все эти кантаты, эти песнопения, эта большая месса, для которой она линовала нотный стан, и эти «Страсти» — вещь, которую он любил больше всего, — все они написаны для Него. Разве Он не услышал их?

Она оторвала руки от лица и прислушалась, напрягая слух. Он заиграл — и заиграл «Страсти». Она знала, что он будет их играть, потому что это была история Спасителя Иисуса Христа — как били Его, и плевали на Него, и надели Ему на голову терновый венец, и заставили нести свой крест на вершину горы, где распинали разбойников, а Он, Сын Божий, не ропща вынес все муки. А теперь её Иоганн играл музыку об этих ужасных вещах, чтобы утром вспомнить о том, через что прошёл ради него Иисус, и постараться быть похожим на Него...

Она услыхала звук поспешных шагов за дверью и повернулась, чтобы открыть дверь. Действительно, это был герр Вейнлик, и он был в такой ярости, что шипел про себя, и так спешил, что больше бежал, чем шёл, и даже не застегнул пряжки туфель.

— Что с ним случилось? — закричал он ещё с порога. — Он что, не знает, что уже за полночь?.. Он что, сошёл с ума?.. И кто дал ему право играть на большом органе? Только органисту дозволено играть на органе, а он всего лишь хормейстер...