Герберт Рид - Зеленое дитя

Он пошел назад к реке. Во всяком случае, теперь он точно знал, что память его не подвела, — река действительно изменила течение. Почему? — в этом ему еще предстояло разобраться. Он вернулся к трубе и пошел по тропинке, что вела кружным путем к заднему двору мельницы, перемычке и плотине. Там мало что изменилось, разве что перемычку то ли частично смыло водой, то ли ее разрушили. Из-за этого река вернулась в свое естественное русло; он с детства помнил, что там брала начало проселочная дорога, соединявшая мельницу с ныне заброшенной сыромятней, в полумиле вверх по течению. Желая во что бы то ни стало разгадать тайну, он шел по тропинке вдоль реки, иногда натыкаясь на заросли крапивы и болиголова, пока, наконец, не добрался до развалин сыромятни, — места эти он когда-то излазил вдоль и поперек и хорошо помнил. Вот эта ровная тропинка идет вдоль берега, справа — лес, на другом берегу — луга, примыкавшие к мельнице, а за ними, параллельно реке, дорога: она ведет к пустоши. Он задумался: становилось поздно, и еще неизвестно, долго ли будет светить луна. Может, лучше перейти реку вброд, а там лугами выйти на дорогу: все равно они с рекой еще раз сойдутся в двух милях отсюда? В темноте идти даже проще, — не отвлекаешься на побочные доказательства того, что река и впрямь поменяла направление. Но события последнего часа, особенно покинутая мельница, внушили ему такое чувство неуверенности, что он решил не рисковать, и быстро пошел дальше по заросшей тропинке, изредка взглядывая на бегущую рядом речку.

Кругом было тихо, только он да река: в тишине он отчетливо слышал, в какую сторону она течет. Весело бежала по камушкам вода, дразня его и маня за собой. Внезапно впереди заплясали огни, и он решил, что это Колдрон, или «Котлы», — так местные прозвали дом, стоявший на отшибе, у самой воды. Вроде, там тоже была мельница… Вот и разгадка! Как он раньше не додумался! Здешняя мельница, правда, была не чета деревенской, — так, пара грубых мельничных жерновов, пригодных в основном для обмолота зерна, идущего на корм скоту, — например, ржи. Пользовались ею несколько фермеров из дальней округи, экономя на гужевом транспорте, — до деревенской мельницы далеко, требовались дополнительные телеги. Что, если люди в «Котлах» с тех пор развернулись, увеличили мощности, дело пошло в гору, деревенская мельница сама собой захирела, и необходимость в ней отпала. Нет предела человеческой предприимчивости, если есть условия, а здесь главное средство — энергия воды, — всегда под рукой. Он стал припоминать, что незадолго до его отъезда по деревне пошли разговоры о какой-то новой технике, благодаря которой мука получается белее и более тонкого помола, куда качественнее, чем раньше. Как знать, может, мельник из «Котлов» обскакал своего нерасторопного соседа, закупил современное оборудование и вытеснил конкурента?

Подойдя ближе, он подумал, что не ошибся в своих предположениях: в окнах одного или нескольких зданий (он пока не разобрал, сколько их) горел свет, а рядом слышалось мерное гудение машины. Перестроенную и усовершенствованную мельницу теперь не останавливали даже ночью. Через открытое окно он заметил бешено вращавшийся, поблескивавший в темноте маховик и приводные ремни. Тропинка упиралась в садовую ограду, — дальше хода не было, кроме как через мельничный двор, мимо хозяйского дома. Идти этой дорогой ему совсем не хотелось: вдруг еще остановят, начнутся расспросы, подумают, что он что-то вынюхивает. Ему вовсе не было совестно за расследование, которое он затеял; просто он знал, что скорее всего люди не поймут, почему для него это так важно, — еще решат, что умом тронулся: в такую-то темень вздумал бродить, да еще по пустяшному делу. Поэтому по двору он не пошел, а решил обогнуть дом со стороны поля, надеясь снова выйти к реке.

Зайдя за дом, он увидел, что только в одном окне нижнего этажа, почти у земли, ярко горит свет, отбрасывая широкий полукруг, — его, должно быть, далеко видно в поле. Первым инстинктивным желанием Оливеро было сделать крюк, чтоб обойти этот веер света на зеленой траве, но тут неожиданно из темноты вынырнула фигура: широкоплечий мужчина нес в руках что-то тяжелое. Когда этот великан почти вплотную подошел к оконному проему, Оливеро, предусмотрительно укрывшийся в тени, увидел, что тот тащит ягненка. Животное не подавало признаков жизни, и Оливеро решил, что оно мертво, тем более что на его глазах этот тип впихнул тушу в открытое окно, а потом полез туда сам — сначала перебросил через подоконник ноги, затем протиснул в неудобный низкий проем и туловище. Он проделал это очень быстро и умело — точно не в первый раз. Естественно, это разожгло любопытство Оливеро, оказавшегося невольным свидетелем. Он знал, что ягнята, бывает, умирают в холодное время года, но сейчас погода стояла очень теплая, и потом, какой смысл проводить спасательную операцию в полночь, да еще тайком от посторонних глаз? Почему не отложить до утра? Тут он вспомнил, что многие местные жители не употребляют в пищу мясо животных, умерших естественной смертью (то есть по воле Господа, а не на бойне), и, стараясь избежать убытков, многие фермеры-животноводы пускаются на разные хитрости. Так и этот хозяин, вероятно, тайком от соседей, хочет забить уже мертвого ягненка, а потом продать. Только тушка уж слишком невелика; к тому же, место такое безлюдное, что, пронеси он мертвого ягненка в дом при свете дня, все равно никто бы не заметил. Что-то тут неладно, подумал Оливеро, и на какое-то мгновение эта новая загадка завладела его мыслями, — он и думать забыл о реке.