Фрэнк Герберт - Зеленый мозг

Он был очень похож на незаконнорожденного отпрыска Тарани Индио, дочери захудалого фермера из глухой деревни. Этот юноша однажды не вернулся из джунглей, что, в общем-то, неудивительно – Красная зона. Да и оплакивать его особо было некому.

Копия была почти идеальной даже для внимательного глаза, кроме тех моментов, когда он забывался, пробираясь сквозь самые густые заросли джунглей.

Кожа его тогда приобретала оттенок зелени, скрывая его на фоне листьев и ползучих растений, придавая землисто-серой рубашке, рваным брюкам, неприметной потрепанной соломенной шляпе и сыромятным сандалиям с подошвами, вырезанными из изношенных шин, вид бесплотности призрака.

Впрочем, такие ошибки встречались все реже и реже, чем дальше он уходил от главного водохранилища Парано в сертао, глубинные районы Гоязи, где жили обычные люди с такими же, как у него, черными волосами с выстриженной челкой и блестящими темными глазами.

К тому времени, когда он достиг бандайрантес приращенной местности, он уже почти полностью обрел контроль над эффектом хамелеона.

Сейчас он вышел из более диких зарослей джунглей на коричневые земляные дороги, которые отделяли разбросанные фермы планового заселения. Каким-то своим чутьем он знал, что приближается к одному из бандайранта – пограничных пропускных пунктов, и почти человеческим жестом нащупал свидетельство белой крови, засунутое в безопасное место под рубашкой. Время от времени, когда поблизости не было людей, он учился вслух произносить имя, которое выбрали для него – Антонио Рапосо Таверес.

Звук получался немного скрипучий, резкий в конце, но он знал, что это пройдет. Оно уже почти прошло. Речь Гояз Индиос отличалась странными окончаниями. Фермеры, которые давали ему крышу над головой и пищу в прошлую ночь, говорили почти так же. Только очень уж они были любопытны.

Когда вопросы их стали настойчивыми, он сел на порог и заиграл на флейте индейцев Анд, которую носил с собой в кожаном кошельке, свисающем через плечо. Игра на флейте была символом этого региона. Когда Гуарани подносил флейту к губам и начинал играть, кончались все вопросы и слова.

Фермерский люд пожал плечами и удалился.

Его трудное продвижение, утомительное и тщательно осваиваемое движение ног, привело его в район, где много человеческих существ. Он видел красно-коричневые верхушки крыш впереди и кристально-белое мерцание пограничной башни с поднимающимися вверх и расходящимися в стороны усиками. Чем-то это было похоже на странный пчелиный улей.

Мгновенно на него навалилось множество инстинктов, которыми ему еще предстояло овладеть. Эти инстинкты могли бы помочь ему успешно пройти предстоящие испытания. Он сошел с земляной тропы, с пути проходящих человеческих существ, и сосредоточился на умственной деятельности. Конечная мысль проникла в мельчайшие и самые отдаленные ячейки его личности: «Мы, зеленые рабы, подчинены большому целому».

Он возобновил прерванный путь к пограничному пропускному пункту. Объединяющая мысль придала ему вид рабской угодливости, который защищал его от пристальных взглядов человеческих существ, устало бредущих вокруг него. Вид его изучил много человеческих привычек. Они быстро поняли, что рабская покорность является формой камуфляжа.

Вскоре земляная тропа уступила место двухколейной мощеной дороге с пешеходными дорожками по обеим обочинам. А это дорога, в свою очередь, выводила к шоссе, где даже пешеходные дорожки были заасфальтированы. Все чаще попадались наземные и воздушные машины, и увеличился и поток пешеходов.

До сих пор он не привлекал к себе опасного внимания. Случайные подозрительные косые взгляды от местных жителей района можно было просто игнорировать. Он опасался оценивающих пристальных взглядов, которые могли содержать угрозу, но таких он пока не заметил.

Вид рабской покорности служил ему ширмой.

Солнце уже поднялось довольно высоко, и дневной зной стал давить на землю, поднимая влажный липкий запах тепла от земли рядом с пешеходной дорожкой и смешивая его с запахом пота от людского потока вокруг него. На него нахо-дил дурман от этого запаха, заставлял каждую частицу его томиться по прекрасным знакомым запахам глубинных районов страны. А запахи низменности несли другой дух, который наполнял его неслышным гомоном беспокойства. Здесь встречались все чаще, и в большей концентрации, яды против насекомых.