Ольга Елисеева - Переворот

— Что-то больно долго спешит, — буркнул Орлов. — Когда я уезжал, за ним уже послали.

— Нет времени ждать, — вздохнула Екатерина. — Гетман, постройте полк. Я хочу обратиться к солдатам.

Кирилл Григорьевич недовольно поморщился. Видно, и его промедление Теплова выводило из себя. Он махнул рукой стоявшему у крыльца горнисту. Воздух прорезал чуть сиплый по утренней сырости сигнал. Гвардейцы забегали и засуетились вдвое быстрее, чем прежде, и вскоре выстроились в каре возле низкого здания казарм.

— Спасибо, дети, за верность! — обратилась к ним императрица. Она даже не позволила гетману первому взять слово и как следует представить её. Зачем? Каждого второго в этом каре Екатерина знала в лицо. Каждый третий был допущен к руке во время передачи её «материнских благословений» служивым. Каждый первый в эту минуту ощущал свою близость к государыне и ответственность за судьбу царского дома.

Разумовский поздновато понял это, качнувшись вперёд и пожелав вставить хоть фразу в почти семейный разговор монархини со своими подданными. Между нею и ими никого не могло быть в такую минуту.

— Не стоит, ваше сиятельство, — адъютанты гетмана Рославлев с Ласунским положили командиру на плечи по тяжёлой руке и оттянули Кирилла Григорьевича назад.

— И я, и сын мой, цесаревич Павел Петрович, и вся Россия не забудем великие ваши заслуги, братцы! — продолжала Екатерина.

— Рады стараться, Ваше Императорское Величество!!! — громовой рёв сотряс старый двор.

Гетман едва не зажал пальцами уши. «Крыша рухнет!» — раздражённо подумал он. Со стороны казалось, что гвардейцы готовы разорвать государыню на куски от переполнявших чувств. Только остатки дисциплины удерживали их в строю.

Между тем Екатерина выпрямилась и заговорила громким уверенным голосом:

— Мы, Всемилостивейшая и Державнейшая императрица Российская по воле народа и всех наших подданных вынуждены принять на себя тяжкое бремя государственных забот ввиду неспособности императора Петра Фёдоровича исполнять священный долг...

— Пассека уже освободили? — шёпотом спросил Алексей у брата.

— Ещё с утра, — также тихо отозвался Гришан. — Побитый, как собака. Домой пошёл отлёживаться. Обещал к присяге приехать. Без него тоже неспособно. Все знают: он герой, никого не выдал.

«Кого тут выдавать? — довольно ухмыльнулся Алексей. — Весь город?»

— ...а посему, — продолжала императрица, — мы, народ православный, не можем терпеть далее поругания своей веры, чести Отечества, славы оружия русского и самого имени России, кои учинил несчастный супруг наш, государь Пётр Фёдорович. По просьбе дрожайших моих подданных я готова до времени совершеннолетия сына исполнять обязанности правительницы. Впрочем, как пожелаете...

Эта смиренная фраза давно была заготовлена ею, и сторонники мгновенно подыграли Екатерине.

— Нет уж, матушка-государыня, царица, — вперёд выступил Григорий Орлов и опустился перед крыльцом на колени. — Желаем тебя видеть самодержавною императрицею Всея Руси!

Следом за ним преклонили колени Алексей Орлов, капитан-поручик Бредихин и другие верные офицеры, а по их примеру и весь выстроившийся полк. Большое дело — вовремя вставить нужное словцо и показать людям, как себя вести.

— Самодержавною императрицею!!! — гремело в воздухе.

Адъютанты Рославлев с Ласунским локтями подтолкнули гетмана в бока, и тот тоже вынужден был встать на колени.

Дело было сделано. Во всяком случае здесь, в Измайловском, и теперь под охраной одного беспробудно верного полка императрица могла двинуться к Казанскому собору, чтоб принять присягу у других воинских частей. Как дела обстояли там, пока неизвестно. Но судя по тому, что творилось в городе, всеобщий энтузиазм не мог не захватить даже колеблющихся.

Таковых оказалось немного. В каждом полку по пять-шесть верных государю офицеров, в основном немцев. Остальные проявили к судьбе свергнутого монарха преступное равнодушие.

Пёстрые толпы горожан запрудили улицы. Лица были по большей части русские, простонародные. Ямщики, разносчики, солдаты, рабочие верфей с окраин. Много чёрного духовенства и монахов. Любопытные бабы всех возрастов. За стенами казарм в уши сразу ударила крепкая родная речь, не разбавленная ни свинцовым немецким, ни лёгким, скачущим итальянским. Булочники, модистки, куафёры, выезжие из всех городов Европы, обшивавшие, учившие и пичкавшие лакомствами петербургскую знать, сидели по домам. Каждый из них понимал, что сегодня не его день, и молился, чтоб развязная солдатня не явилась к нему на квартиру «поздравить с восшествием на престол Её Императорского Величества Екатерины Алексеевны». Откупиться от непрошеных гостей было трудно, а вот рассердить — легче лёгкого.