Натан Полянский - Славен город Полоцк

У князя даже дух заняло от этих дерзких слов. Хотел топнуть ногой — она не поднялась. Хотел словом оборвать подлого — горло не выпускало слов. А Прокша тем временем продолжал:

— Зачем города жечь? Зачем сотням людей гинуть ради твоих свар с Ярославичами? Зачем на Псков рать водил? А скольких назад привел? Зачем Новгород осаждал и Софии тамошней разор учинил?

В разговоре у Прокши часто дергалась кожа на скулах, кривился рот, а кулак, в который он зажал свою медно-красную бороду, стиснулся так, словно хотел выжать из нее воду. Вдруг Всеслав понял: вот так же, как в свою бороду, вцепился бы проклятый раб и его, князя, горло.

— Изменник, рудой пес! — с усилием вытолкнул Всеслав из себя.

Прокша побледнел, смекнул, что в азарте говорил несдержанно и дорого обойдется ему эта вольность. Уже оглянулся князь на боковую дверь, где стояли два вооруженных гридя. Но тут вперед вышел купчина Лавр, грузным своим телом заслонил Прокшу. Не давая князю продолжать, сам заговорил — взволнованно, смело:

— Что смольняне наш передград Ршу на себя числят — то незаконно. А и мы не раз и не два кривду им чинили. Три дни тому ты, княже, снарядил своих отроков на волоки караваны смольнян разорять. А ну, они на твоих купцов отряд нашлют? Кто выгадает? Никто. А кто прогадает? И мы, и они. Вели же, княже, тех отроков назад призвать. — И Лавр по памяти процитировал: «Боле же чтите гость, откуда же к вам придет; ти бо, мимоходячи, прославят человека по всем землям, любо добрым, любо злым». — И закончил с поклоном: — Не гневайся, княже, на чистом слове.

Но князь уже не мог не гневаться.

— Разве мы почали? — кричал он, не владея собой. — Они, смольняне проклятые!.. А гостей, что могут про нас и добрую, и худую молву по всем землям разнесть, не боюсь... Запомнил ты эти слова ворога моего Мономаха? Гляди!..

Стоявший позади княжеского кресла гридь подвинул кресло вперед, оно коснулось ноги князя, тот опустился в него и дважды кивнул, что означало разрешение всем садиться.

Князь молчал, молчали и его советники, давая ему остыть. А когда он снова напомнил о вероломстве и хитрости Ярославичей, Лавр спокойно спросил:

— Кого, княже, наказывать — неужто всех русских людей?

— Нет русских людей! — выкрикнул князь. — Есть люди поляне, древляне, смольняне, кривичи... Есть и витьбляны, полочаны. А русские люди — что это?

— Совокупно, кто на русской земле живет, — отозвался Прокша, а Лавр добавил:

— А торг с кем же весть? Всех гостей отвадим — самим пропадать.

— Право князя над людьми от бога, — выкрикнул из своего креслица Зиновей, — и гневить его нельзя.

Это кстати сделанное напоминание притушило готовое снова вспыхнуть негодование Всеслава. Но тут же поп продолжал:

— А и право великого князя киевского над всеми русскими князьями от бога же, яко старшего брата над меньшими.

Это был призыв к Всеславу покориться Ярославичам, призыв неслыханно наглый, еще более дерзкий, чем речи подлого городника.

Гнев снова овладевал Всеславом. Но тут в комнату дошел звон колоколов, и в лице князя словно бы что-то дрогнуло. Медленно разгладились морщины у рта, исчезли тени в глазах. Князь подошел к окну.

Рядом с дворцом, превосходя его красотой и величием, возвышался семиглавый храм с золочеными куполами. Двадцать лет строил Всеслав эту церковь, предмет его гордости и плод его ненависти. Мнилось: поднимется полоцкая София вровень с киевской, а может быть, и затмит ее величием; надеялся тогда и митрополита киевского, имевшего титул «Всея Руси», склонить на свою сторону.

Но митрополит на освящение храма, состоявшееся месяц назад, не прибыл, а прислал вместо себя игумена Стефана, настоятеля Печерского монастыря. Сей же старец, казавшийся Всеславу немощным, сонным и безразличным, в своем слове к пастве неожиданно заявил: един-де на небе бог, а на Руси православие. Един и старший брат в семье князей русских, а кто против него свару заводит, тот и против бога.

«Разве ведома тебе воля бога, старец? Кто может ее ведать?» — вспомнив эту проповедь игумена, подумал Всеслав. Колокола его Софии звучали все громче. Умелые руки отливали их, умелые руки раскачивали их ныне, и все они, каждый своим голосом, повторяли одно и то же:

«Слуги князя, его тяглые люди и челядь — все, кто живет в его вотчине, — чтите князя и покоряйтесь его воле. Един бог на небе, един храм во имя святой Софии в земле Полоцкой и един в ней князь...»

Нет, хорошо все же, что он построил этот храм. Он, Всеслав, еще потягается за киевский стол... Жестом руки князь отпустил советников. Их мнение он выслушал, решение обдумает наедине и сообщит, когда найдет нужным.