Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Мой родитель говорил, — продолжал Алфей, — что ни князь, ни дети его не бывают справедливыми. А уж он насмотрелся на князей!

— Твой родитель раб, и сам ты раб! — гневно воскликнула Рогнеда. — Беги, я велю!

И Алфей с мечом в руках побежал на шум битвы. Рогнеда следовала за ним.

Давно не приходилось Рохвольду рубиться самому — всё слуги бились за него. Давно Рохвольд не глядел смерти в глаза — всё слуги умирали за него. И вот он вынужден собственной рукой отстаивать свое право жить в этом замке, собирать с населения дань, не подчиняться князю киевскому, быть господином своей дружины, своей дочери, своей жизни, наконец.

Возле ворот рубилась его дружина, теснимая противником, а здесь, рядом с князем, сражались лишь оба его сына. Личный противник Рохвольда, коварный Владимир, превосходил его увертливостью и быстротой. Он успевал отскочить, когда Рохвольд вкладывал в меч всю силу своего удара, и вновь наскакивал прежде, чем Рохвольд снова поднимал меч. Помочь чем-либо сыновьям князь не мог.

Сквозь шум крови, стучавшей в висках, Рохвольд расслышал проклятия старшего сына, а затем его предсмертное хрипение, но и мгновения свободного не имел, чтоб глянуть в его сторону. Вот и младший сын крикнул что-то отцу и со стоном рухнул.

Собрав воедино всю ненависть, отцовскую боль и жажду мести, Рохвольд приготовил противнику свой самый страшный удар. Но Володымер и на этот раз успел отразить его. Меч Рохвольда раскололся на куски, а меч Володымера отлетел далеко в сторону.

Рохвольд наконец смог оглянуться. Он увидел своих людей — рабов, свободных ремесленников, дворцовых слуг, данников-крестьян, случайно оказавшихся в замке. Сбившись тесной кучкой, они наблюдали за схваткой. Никаких признаков участия к себе князь не заметил. Одни глядели с тем безразличным любопытством, с каким сам он, бывало, созерцал драку петухов, грызню собак или схватку в клетке двух голодных крыс: не все ли равно, которая победит и сожрет другую? На других лицах князь видел ненависть к себе. Он, разумеется, не помышлял о помощи со стороны слуг и рабов. Несовместимо с честью рыцаря даже в такую тяжелую минуту прибегать к помощи презренных. Лучше смерть, чем позор. Но то, что эта челядь открыто ждала его гибели, придало князю новые силы — он должен победить ради того хотя бы, чтобы потом на каждой башенке ограды повесить по паре рабов.

И вот он увидел своего нового раба, юношу-кузнеца, мчавшеюся с новым мечом. Вот кто неожиданно оказался верным своему князю! Если твой меч счастливый, он и тебе принесет свободу. Беги же скорее, верный раб!

Алфей бежал сюда по приказу княжны. Но вот он поравнялся с толпой челядинов, каждый из которых — юноша знал это — ненавидел князя. И Алфею вспомнилось однажды сказанное родителем: «Человеку, который отнимает у других свободу, боги не велят давать меч».

И голос ушедшего заглушил голос княжны.

Алфей остановился. Он ждал советов этих людей, которые давно забыли свое племя и называли себя полочанами. В толпе кто-то тихо произнес:

— Каждый человек рождается свободным.

Кажется, голосом учителя-раба произнесены эти слова. Другой голос хриплым шепотом отозвался:

— Людьми нас князь не считает.

Может быть, это вымолвил бродячий однорукий гусляр, зашедший в замок развлечь князя и его придворных и побитый за смелое слово. А может, это сказал старый древоруб с выжженным тавром на лбу — не все ли равно? Толпа на эти слова отозвалась протяжным ропотом, а когда он затих, Алфей громко произнес, обратившись к Рохвольду:

— Этот меч пусть всем твоим рабам возвратит свободу — о том просил я богов, прошу и тебя, княже.

Рохвольд не отвечал. Сейчас не время разговаривать с рабом.

А Владимир вдруг обернулся к толпе, промолвил:

— Здравствуй, руський люд!

И Алфей подал ему свой меч.

От перекладины у ворот падает на дорогу тень человека с заломленной набок головой. От того места вытянутой шеи, где она кажется как бы надломленной, уходит вверх черная черта — черный итог враждебной людям жизни.

Эта тень — все, что осталось от отца Рогнеды.

На пыльных камнях мостовой во дворе лежат почти рядом два бугорка, два сорванных злыми руками цветка, каждый с темнокрасным венчиком вокруг. Один как бы следит за клонящимся к закату солнцем, другой уткнулся лицом в камень, на который его бросили. Оба уже остыли. Это все, что осталось от братьев Рогнеды.

У входа во дворец к деревянной колонне прислонилось изваяние. На беломраморном лице ни мысли, ни чувства — ничего живого. Неподвижен тусклый взгляд ничего не видящих глаз, руки свисают вялыми плетьми, а ноги кажутся вросшими в ступеньку.