Георг Эберс - Каракалла. Иисус Навин

— Довольно! — с нетерпением прервал его император.

Но Александр не дал сбить себя с толку, а с оживлением продолжал:

— Я не забыл твоего выражения, что нельзя ставить условий императору; однако, несмотря на мое несчастное, беспомощное положение, я все — таки настаиваю на своем праве возвратиться в тюрьму и ожидать там решения своей судьбы, если ты еще раз не обещаешь мне вот при этой свидетельнице не только не разыскивать автора тех острот, которые мне придется услыхать, но не заставлять и меня при помощи каких — либо принудительных мер назвать имя сочинителя эпиграммы. Отчего бы мне и не удовлетворить твоего любопытства и твоей любви к едкому остроумию? Но я десять раз предпочту погибнуть от топора или виселицы, чем соглашусь сделать что — либо такое, что хоть сколько — нибудь отзывается предательством.

Каракалла нахмурился и громко, отрывисто крикнул:

— Я обещаю это!

— А если ты поддашься гневу? — жалобно проговорила Мелисса, с мольбою поднимая руки.

Но император строгим тоном возразил:

— Не существует такой страсти, которая могла бы сделать цезаря клятвопреступником.

В эту минуту в комнату вошел Филострат с отпущенником Эпагатосом, который доложил цезарю о приходе префекта преторианцев.

Мелисса, ободренная присутствием друга, стала просить:

— Ведь, не правда ли, великий цезарь, ты освободишь теперь же моего отца и брата?

— Может быть, — проговорил Каракалла. — Увидим, как этот человек исполнит мое поручение.

— Ты останешься доволен мною, — заговорил снова повеселевший Александр, которого очень занимала возможность безнаказанно говорить в лицо тирану, окруженному всеобщею лестью, такие вещи, за которые, как он думал, ни ему, ни другим не угрожало никакое наказание.

Затем он откланялся. Мелисса последовала его примеру и проговорила так просто, как будто здесь можно было свободно входить и уходить:

— Прими мою благодарность, великий цезарь. О какие горячие молитвы буду я возносить за тебя, если ты окажешь милость моему отцу и братьям!

— Это означает, что ты собираешься оставить меня? — спросил Каракалла.

— Иначе и быть не может, — сдержанно возразила Мелисса. — Я девушка, а те люди, которых ты ожидаешь…

— А когда они уйдут от меня?

— И тогда ты больше не будешь иметь во мне надобности, — проговорила девушка, запинаясь.

— Это значит, — резко перебил ее император, — что ты боишься возвратиться. Другими словами, ты намерена отстраниться от того человека, за которого молилась, когда он чувствует себя хорошо. Но если возобновятся его мучения, однажды возбудившие твое сострадание, тогда этого человека, так легко поддающегося гневу, ты предоставишь самому себе или попечению богов.

— Нет, совсем не так, — сказала Мелисса умоляющим тоном и посмотрела ему в глаза таким взглядом, который глубоко проник в его сердце.

И он продолжал мягким и просящим тоном:

— Ну так докажи, что ты именно такова, какою я считаю тебя! Я не принуждаю тебя ни к чему: иди, куда тебе угодно, держись вдалеке от меня, даже когда я стану призывать тебя, но, — и тут его лицо снова омрачилось, — из — за чего оказывать мне милость той, от которой я ожидал участия и дружеского расположения и которая, подобно всем другим, бежит от меня?

— О государь! — в страхе проговорила Мелисса.

— Уходи же, — прервал ее император, — я более не нуждаюсь в тебе.

— Нет, нет… — вскрикнула девушка в испуге. — Призови меня, и я явлюсь. Только защити меня от других и их насмешливых взглядов, только… о вечные боги… Если я понадоблюсь тебе, то готова буду служить тебе… и охотно, от всего сердца. Но если я что — нибудь значу для тебя, если мое присутствие доставляет тебе удовольствие, как можешь ты делать мне зло?..

Тут ее речь была прервана внезапно хлынувшим потоком слез. По губам императора пробежала улыбка торжества, и, отняв руки Мелиссы от залитого слезами лица, он милостиво проговорил:

— Душа Александра чувствует влечение к душе Роксаны. Поэтому — то мне так дорога твоя близость. Никогда, решительно никогда не придется тебе пожалеть, что ты послушалась моего призыва. Клянусь в этом прахом моего божественного отца, а ты, Филострат, будь этому свидетелем.

Тогда философ, думавший, что хорошо знает Каракаллу, вздохнул с облегчением, а Александр с радостью сказал себе, что опасность, которая угрожала его сестре, теперь устранена. Фантазию относительно Роксаны, о которой Каракалла говорил ему, как о доказанном факте, он считал безумною причудой этого странного человека, которая оградит Мелиссу от всякой опасности лучше всевозможных обещаний и клятв.