Военный проводил их к убогой хижине, вернее, навесу без стен, прямо у воды, где можно было отдохнуть и перекусить, пока он передаст сообщение об их прибытии. И растворился в лесу. А Луиза и Санни, шагнув под навес, погрузились вдруг в уединение и беспомощность столь всеобъемлющие, что несколько минут могли лишь неподвижно стоять, вглядываясь в густеющую вокруг темноту. Каждый птичий крик, каждый всплеск грозил бедой, напоминал об их полной беззащитности.
Санни с видимым усилием заставил себя опустить винтовку и заняться оставленной для них провизией, а Луиза все смотрела на поблескивающую в темноте реку. Какая она узкая, и как легко бирманцы могут пересечь ее и захватить последние каренские бастионы. Теперь она поняла, окончательно, почему Линтон так упорно искал союзников вовне: в такой изоляции они могли только долго защищаться. Ее охватило сочувствие к человеку за рекой, волею судьбы ставшему ее заклятым врагом, – он где-то там, за темной водой, за редким тиковым лесом, исполненный гордыни, не способный в одиночку совладать со злом.
Она оглянулась на Санни. Тот насыпал рис в горшок, движения механические, пальцы едва заметно дрожат, словно он мучительно пытается продолжать выполнять свои обязанности. Встревоженно покосившись на нее, Санни встал и направился к реке. Луиза наблюдала, как он склонился над водой, промывая рис. Потом выпрямился, плечи его обреченно поникли, когда он скрылся в ближайшем кустарнике. Минуту спустя он вновь возник возле хижины с горшком и охапкой веток, которые привычными движениями выложил шалашиком. В другое время Санни еще сбегал бы в лес, чтобы набрать съедобных растений, а то и подстрелить пару птиц, как он делал практически каждую ночь, когда они ждали возвращения крестьянина-парламентера, но сейчас он не готовил еду, догадалась Луиза, сейчас Санни просто усмиряет свой страх. И, наблюдая за тем, как он разжигает огонь, она пыталась остановить поток собственных подспудных мыслей, вновь устремившихся к воображаемой картине последнего ужина Линтона.
Он жив! – одергивала себя Луиза, гоня прочь навязчивые образы.
Отвернувшись к реке, она вызывала в воображении голос Линтона, как делала когда-то в детстве с голосами родителей, когда жила в разлуке с ними. И Линтон вдруг заговорил с ней.
Если мы закроем глаза на наши мелочные дрязги, нашу запутанную историю, если увидим более важную общую цель, – мы, карены, а еще качины, моны, шаны, мусульмане, бирманцы – все, кто стремится к демократии… Если мы найдем путь к объединению, они не смогут нас остановить. И наши друзья придут на помощь.
Как легко она позволила себе считать его простофилей, обманутым друзьями, человеком из ближнего круга, который, по всей вероятности, предал его в Татоне, – обманутым Томом и тем американцем. Линтон не мог заставить союзников хранить верность, но он смог решиться поверить в способность других быть верными. И она сможет сохранить свою веру – в его решение, даже если он проиграл, в его союзников. Возможно, она сумеет предложить Бо Му именно то, чего не могли предложить коммунисты, то, в чем невозможно убедить другого, ибо оно неуловимо. Веру. Да, Бо Му и Линтон разрушили веру друг в друга, но не утратили – по крайней мере, до сих пор – веру в изначальную мечту их народа о демократии. Разве у нее нет оснований считать, что Америка, Запад, Уилл и Том поддержат их только в том случае, если они откажутся сотрудничать с коммунистами? Она должна рассказать Бо Му о предложении американцев устроить военную базу.
Ее отвлек всплеск, донесшийся от другого берега реки. В свете зарождающегося месяца она разглядела силуэт человека, будто стоящего на поверхности воды, – солдат на плоту.
Санни торопливо снял горшок с огня, забросал костерок землей, они подхватили винтовки и спустились к берегу. Из-за деревьев, чуть ниже по течению, появился знакомый военный и медленно направился к ним, словно пытаясь как можно дольше оттянуть момент встречи.
К тому моменту, как он, нервно дыша, поравнялся с ними, солдат на плоту уже почти пересек реку.
– Генерал готов встретиться с вами, – словно извиняясь, сообщил командир.
Мужчины вошли в воду, вдвоем ухватились за веревку, которую бросил солдат.
– Я подержу… я подержу… – заверил военный, с усилием подтягивая плот.
Санни протянул руку Луизе, безмолвно подбадривая.
Луиза шагнула вперед, но не оперлась на его руку. У нее возникло чувство, что она никогда больше не вернется сюда. И с внезапной ясностью осознала, что оставляет позади.
Читать дальше