Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

Я смотрела на нее, не понимая, о чем она говорит. Восемь дней? И восемь ночей? В подвале?

— Совсем одна? — Голос у меня задрожал. В темноте?

Мама повесила крест мне на шею.

— Он тебе понадобится, — сказала она.

Заключения в подвал я должна была ожидать в своей комнате. В последний раз поужинаю со всей семьей и попрощаюсь.

Мими и Манет огорчены больше меня. Катрин же только и думает, что о предсказанной мне судьбе.

— Ты будешь королевой, Роза. Подумать только!

Заходила моя няня Да Гертруда. Лицо заплаканное. Крепко прижала меня к груди. Потом омыла меня благовонной жидкостью, начав с ног.

— А это еще зачем? — удивилась я. У меня появилось такое чувство, будто я плыву, будто мое тело перестало быть моим.

— Это защитит тебя, — сказала она.

— Я буду тверда, — сказала я и еще подумала: «Как подобает будущей королеве».

Так это, значит, правда! Я понимала, что проклята.

За ужином я едва могла есть. Потом все по очереди обняли меня, будто отправляли за океан. Бабушка Санноа сунула мне свою Библию, Да Гертруда, обнимая, стиснула так, что у меня кости затрещали.

Спускаясь в подвал, мама высоко держала над головой фонарь. Тут давно не проветривали, было холодно и сыро. Я смотрела под ноги, опасаясь тараканов. Вслед за мамой я вошла в грозовую комнату — большую, с узкой кроватью, старым стулом с сиденьем из ивовой лозы и трехногим столом, припертым к стене в углу. На нем стояли фонарь, свеча, глиняный кувшин и фарфоровая чашка с трещиной. Вот и все, если не считать небольшого продуха под потолком, прикрытого деревянными ставнями.

Я поставила корзинку на кровать и провела рукой по лоскутному покрывалу. Его мы когда-то сшили вместе с Катрин. Мама провела по нему пальцем, проверяя, нет ли пыли, и повернулась ко мне.

— Роза… надеюсь, ты понимаешь, почему это необходимо.

— Понимаю, — солгала я, не зная, что еще ответить.

Мама заплакала; не было ни звуков, ни слез — только плечи и голова у нее вздрагивали. Мне это показалось странным. Я обняла ее за плечи и удивилась тому, что она стала совсем маленькой. Тыльной стороной ладони мама вытерла лицо.

— Да пребудет с тобой Господь, — сказала она и вышла, оставив меня одну.

В тот же день, позже

Дорогой дневник, это моя первая ночь в подвале. Я приоткрыла ставни, и комната наполнилась ночными звуками. Затем я плотно закрыла створки, опасаясь блуждающих ночных духов.

Боюсь, я тут не одна. В темноте я чувствую присутствие недоброго духа. Не могу спать и не буду: вдруг он коснется меня! Лежу с открытыми глазами, все время настороже, гляжу в темноту.

Масло в фонаре на исходе. Знаю, я должна его задуть, лишить себя последнего островка света.

— Мужайся, — говорю я себе.

— Веруй, — возражает чей-то шепот.

5 августа

Я проснулась от трубного звука — это надсмотрщик дул в морскую раковину в деревне, где живут рабы. Некоторое время я лежала, отыскивая на потолке лица, образованные трещинами. Мне показалось, будто я слышу чьи-то голоса и хихиканье. Я подставила стул к стене и раздвинула ставни. Из высокой травы на меня смотрели темные глаза Катрин.

— Давай быстро! — прошептала она сквозь решетку.

Позади нее послышался нетерпеливый шепот Манет:

— Дай мне тоже посмотреть, дай мне!

— Тихо! — прошипела Катрин.

Показалось взволнованное лицо Манет: она просунула руку сквозь решетку и сунула мне что-то мягкое и мокрое.

— Это манговый пирог. Я его стащила. Ой!

Голова Манет качнулась назад, и в продухе снова показалось лицо Катрин.

— Как ты тут вообще?

— Скучно…

— Бежим! — вскрикнула Манет.

И оставила мне лишь примятую траву.

6 августа

Ближе к вечеру у продуха снова послышался шорох. Я стала на стул и выглянула наружу. Это снова пришла Катрин. Она плакала.

— Что случилось?

— Обещай, что никому не скажешь.

— Говори!

Она открыла было рот, но вновь расплакалась.

— Сейчас. — Вынув носовой платок, она высморкалась и прижалась лицом к решетке. — Я ходила к твоей гадалке.

— К Юфеми Давид?

Катрин кивнула.

— Катрин, как ты могла?

— Потому что тебе она предсказала стать королевой.

— Это Мими отвела? — рассердилась я.

— Я одна ходила.

— Одна? — Я не могла представить, чтобы у кого-то хватило смелости на такое.

Катрин, всхлипывая, хватала ртом воздух. Я просунула палец сквозь решетку, пытаясь дотянуться до сестры.

— Ну и как? Она что-нибудь предсказала?

И тогда Катрин рассказала. Сначала колдунья велела ей уходить, не хотела предсказывать будущее, говорила, что не видит его. Но Катрин настаивала, и старуха сказала ужасную вещь: еще до следующего дня рождения сестру положат в землю.