Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— А ты оставайся здесь, — велела я сестре.

Мы с Мими прошли по тропинке за хижиной из маниоки, но на вершине холма свернули обратно к реке и Морн-Кро-Сури. И тут нас догнала Манет!

— Я же наказала тебе остаться! — закричала я.

— Ты солгала! Ты сказала, что вы идете на холм!

— А ты умеешь хранить тайну? — сердито покосилась на нее Мими.

— Клянусь, никому не скажу!

У реки было сумрачно, с ветвей деревьев свешивались пряди мха. Подходя к хижине гадалки, мы услышали кудахтанье курицы.

— Здесь живет оборотень, — испуганно прошептала Манет, беря меня за руку.

Я опасливо взглянула на Мими:

— Это правда?

Перед хижиной стояла жаровня с углями и сильно пахло жареной козлятиной. В тени веранды, крытой банановыми листьями, сидела, скрестив ноги по-турецки, чернокожая женщина. Юфеми Давид — жрица вуду.

Когда мы приблизились, она поднялась с места. Бальное платье из красного атласа с золотистой каймой, рваное и в пятнах, было ей очень велико. Седые курчавые волосы образовали вокруг головы подобие нимба. Позади нее у стены стоял ржавый мачете.

Мими прокричала что-то, чего я не поняла. Старуха ответила на языке чернокожих.

— Что она говорит? — спросила я.

— Входите, — сказала старуха. Из хижины вышел щенок и зарычал на нас.

— Я тут подожду, — сказала Манет.

Мими подтолкнула меня вперед.

— А ты разве не зайдешь? — спросила я.

Мы вдвоем приблизились к старухе. И чего тут бояться?

Юфеми была поразительно мала, чуть больше Манет. Черная кожа у нее на шее висела складками. В одной руке она держала сделанную из раковины плошку со свиными ножками, приготовленными в мякоти кокосового ореха, другой зачерпывала пищу и отправляла в рот. Старуха обсосала кость и бросила щенку, а потом заговорила с Мими на языке чернокожих. Я оглянулась. Манет стояла у горлянкового дерева, не сводя с нас круглых глаз. Закаркала ворона.

Мими тронула меня за руку.

— Она говорит, что будущее повсюду вокруг тебя.

— Что это значит?

Старуха ушла в хижину, вернулась с корзинкой и сунула ее мне в руки. В ней лежали: погремушка из тыквы, деревянная кукла, палочка, две свечи, кость, обрывки потрепанной ленты и распятие.

Старуха что-то сказала Мими.

— Она хочет, чтобы ты выбрала три вещи, — сказала Мими.

— Любые? — Я взяла из корзинки свечу, куклу и распятие.

— Она хочет, чтобы ты их положила, — сказала Мими.

— На землю?

Старуха запела. Я оглянулась. Манет по-прежнему стояла у горлянкового дерева. Глядя на нее, я пожала плечами. Помню, еще подумала: «Видишь, бояться нечего».

Старуха застонала, стала качать головой из стороны в сторону, белки ее глаз затуманились. Она взглянула на меня и вскрикнула. Этот крик, похожий на визг закалываемого поросенка, я не забуду никогда.

— Что это? — Нельзя сказать, что мне было совсем не страшно. — Мими! Почему она так кричит?

Старуха трясла головой и что-то бормотала. Наконец заговорила, но медленно и как-то странно.

— Ты неудачно выйдешь замуж. Овдовеешь.

Я приложила ладонь к груди.

Старуха затряслась, выкрикивая непонятные слова.

— Мими, что она говорит?

Старуха запела мужским голосом и стала танцевать. Я попятилась, споткнулась о выступавший из земли узловатый корень, упала и поспешно поднялась на ноги.

— Ты станешь королевой, — напевно протянула старуха.

Понедельник, 4 августа 1777 года

При виде преподобного Дроппита на серой кобыле я напугалась и побежала по тропинке к хижине из маниоки. Мими орудовала большим железным скребком.

— Отец Дроппит едет! — сказала я. — Зачем бы это? Сегодня не праздничный день.

Мими перестала скрести.

— Я вчера утром исповедовалась, — добавила я.

— Ты рассказала ему?

— Про ведьму вуду? — Я кивнула.

— А ты сказала, что это я тебя отвела? — По глазам было видно, что Мими испугалась.

— Что ты, нет! — Я вдруг заволновалась и отвернулась. — Что там происходит?

Я не собиралась подслушивать, это вовсе не входило в мои планы. Но почему-то вместо того, чтобы пойти прямо в сахароварню, я спустилась в овраг. Со своего места на хлопковом дереве я различала голоса на веранде: мамин, бабушки Санноа и отца Дроппита.

— Понимаете, в таком вопросе… — говорил он. — Стоит ли удивляться…

— Боже мой! — воскликнула мама.

Преподобный добавил что-то, чего я не поняла. И тут же услышала, как открылась и захлопнулась парадная дверь. Послышался голос Манет.

Манет! Я напрягла слух, но только и смогла расслышать слова бабушки Санноа: