Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

В тени мятежной тучи оставался и есаул Падуров. Цель первого хозяина его, киргизца Чоки, заключалась в обмене есаула на своего родственника, томящегося в Оренбургском остроге и предназначенного для поселения в Сибирь. Но с переходом Падурова в руки Юламана пленение обрело характер политического события, определившего причины враждебного отношения киргизцев к России и степень участия в этом Хивы.

Назначенные к переселению красноуфимские казаки распределены:

А. На форпосты Оренбургской военной линии:

1. Гор. Верхнеуральск — 36 семей

2. Ф. Урлядинский — 46 семей (часть их поселить в Стрелецком редуте)

3. Ф. Санарский — 25 семей

4. Ф. Боровской — 25 семей

5. Ред. Луговой — 28 семей

6. Ф. Прорывный — 25 семей

7. Ред. Алабужский — 25 семей

Итого — 210 семей (на каждую выдать по 75—100 рублей)

Б. На форпосты Новоилецкой военной линии:

1. Ф. Линевский — 35 семей

2. Ф. Новоилецкий — 65 семей

3. Отр. Буранный — 15 семей

4. Ф. Изобильный — 25 семей

5. Ф. Ветлянский — 30 семей

6. Ф. Мертвецовский — 30 семей

Итого — 200 семей (на каждую выдать по 150 рублей)

Всего — 410 семей

Больше месяца красноуфимцы мозолили дороги. Лишь в самом конце июля 114 казаков и 1 урядник прибыли в Илецкую Защиту.

Скрипели на ветру ворота. Присевший на бугорке солдат трепал за ушами лохматого, сложившего на лапы язык пса. Отставленное ружье подпирало слинявшую будку у главного, одного из трех, въезда в городок. Зевнув, солдат потянулся было за ним, но встать поленился — свой народ едет, православный.

Ретраншамент [41] Ретраншаме́нт — вал, окоп для защиты. , внушая уважение на снятом унтер-шихтмейстером Никитиным для военного губернатора Эссена плане, в яви представлял плоский земляной вал, не подправляемый со дней возведения. Кое-где с поросшего склона досужие козы щипали траву.

Проезжая вытянутые бревенчатые срубы — провиантские магазейны военного ведомства, прибывшие увидели дремавшего под пудовым замком вахтера.

— Где, скажи на милость, начальство квартирует?

— До какого ж охота? По соли старшего или коменданта? Еще атамана имеем.

— Проводи к коменданту, коли можешь, — Пожилой урядник, вконец задерганный тысячеверстным переходом, спешил сбросить с себя груз вожака в немилом деле и, слившись с одностаничниками, костерить погнавших их на Илек-реку.

Направо за магазейнами и налево уныло выперли из земли подслеповатые саманные домишки, коньками в пояс.

— Будто на коленках стоят, — с укором бросил Ефим Чигвинцев, работящий красноуфимский казак, дюжиной ударов валивший могучую ель, что стиснули родную покинутую станицу.

Привыкшие к просторным рубленым избам, красноуфимцы с презрением оглядывали мазанки, в которых, по их мнению, и скотина, если ее привести, и мычать откажется, а не то что телиться.

— Так ведь это небо у нас одно, а земля разна, — заступился провожатый — вахтер провиантских складов, отставной унтер Григорий Епанешников. — Меня-то солдатом поводило, и у вас был, знаю. Сюда закатило — и вот, видите, сроднился со степной сторонкой… А примечаю: и вашим братом казаком стали в бабки играть?

— Без тебя базлаков хватает!

— Мне что… Я, мож, присоветовать по-старожильски… А так котятками слепыми потопят.

— Тут у вас плюнь — высохнет, не долетит!

— А ты, Фома Фомич, вон ейную чуду горбатую упрось. Она харкнет — что ведром окатит! — пошутил казак на красивом долгоногом скакуне, выставя палец в лежащих на пустырьке верблюдов.

— Насчет жары будьте спокойны. Это лето знойно, а зимой колотун! — пообещал Епанешников.

— Все одно, старик, свой морозец ближе к коже, — мягко ответил Чигвинцев.

Несмотря ни на что, красноуфимцы продолжали считать прибытие на Илек походом и располагали, отслужив кордонную службу, вернуться домой. «Обойдется», — мыслил каждый из них.

Минуя солдатские казармы, обогнув строящуюся церковь, прибывшие увидели поджидающее их начальство. «Обойдется», — продолжали думать они. Здесь же, подле горкой складенного кирпича, расположилось с десяток бухарцев.

— Тьфу, рожи! — выругался казак, что, слезая с коня, заскочил ногой на расстеленный ковер, чем вызвал брань, ни одного слова которой было не понять, а значит, и не было возможности ответить.

Многие казаки скашивали глаза с начальства на верблюдов, которых впервые увидели здесь.

— Время подоспеет, ордынцев тут — что ромашек на лугу. К осени, когда скотина нагуляет, рассядутся, занавозят — дыхнуть за версту бежи. Будто сквозняком их надувает. Эти годы они крохи нам сметают, запаршивело у них чего-то, а прежде, особенно стариков послушать, тьмущую ораву пригоняли, хоть всю кавалерию на киргизских лошадок сажай. А в самую нужду, когда, стало быть, за французом скакать нужда пришла — у них шиш! Теперьча оклемались: стоящее на Меновой, под Оренбург, гонят, а тут-то победнее спускают, кому недосуг и послать некого.