Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

Спешившись, Веспасиан расстегнул пряжку плаща, и тот, соскользнув с него, упал бесформенной грудой на землю. Дежурный ординарец протянул ему щит, и легат, просунув под ремень левую руку, крепко стиснул металлическую скобу. Правой рукой он обнажил короткий клинок и, выпрямившись, протиснулся сквозь солдатскую массу, чтобы занять место в центре первой шеренги. Флавии не придется стыдиться за мужа. Он падет так, как повелевает ему воспитание и верность долгу. Лицом к врагу и с мечом в руке.

Стоя у подножия росшего на вершине холма огромного дуба, Макрон, запрокинув голову, смотрел сквозь листву.

— Ну?

— Ни хрена не разобрать, командир, — крикнул ему сверху Пиракс.

— Ты просто скажи, что ты видишь.

— Обоз точно вижу. Кругом народу как муравьев, а кто там да что — непонятно.

Выругавшись и в сердцах двинув кулаком по стволу, центурион подскочил и ухватился за нижнюю ветку. Через какое-то время он добрался до своего легионера, оседлавшего толстый, отходивший в сторону сук.

— В следующий раз, когда мне потребуется наблюдатель, я, к хренам собачьим, возьму эту работенку на себя. А не стану поручать ее полуслепому куренку.

Устроившись рядом с Пираксом, он поглядел на лесную просеку и ужаснулся. Тонкие алые линии легионеров захлестывали многоцветные волны вражеских сил. Некое подобие боевого порядка сохранял лишь арьергард. Получалось, что Вителлий и Катон оплошали, а бедолага Веспасиан завел людей в западню. Что, судя по всему, оборачивалось резней. И немалой.

— Что нам делать теперь, командир?

— Делать? А что мы можем сделать?

— Может, нам попытаться добраться до Плавтия? Или до кораблей, командир?

— Ну, во всяком случае, им, — Макрон с горечью ткнул в сторону леса, — мы вряд ли поможем. Подождем. Глядишь, чего-нибудь и дождемся.

— Чего именно, командир?

— Не имею ни малейшего представления.

Они помолчали, глядя, как дикари теснят их товарищей. Это была уже не битва, а кровавая бойня. Видеть, как гибнет ставший для него домом, семьей и средоточием всех прочих радостей легион, было невыносимо, и суровый центурион украдкой смахнул с ресниц влагу.

— Командир?

— Что?

— Глянь-ка туда.

Макрон посмотрел, и глаза его моментально просохли. Жжение в груди сменил ледяной холод отчаяния. Если в нем еще теплилась мизерная надежда на чудо, то теперь с ней было покончено. Еще один поток бриттов катился по просеке, чтобы окончательно решить судьбу легиона.

Римляне изнемогали под бешеным натиском ревущей орды. Катон, мало чем отличаясь от прочих, терял последние силы. Щит, словно гиря, оттягивал руку, а разящие выпады свелись к коротким, едва достигавшим цели тычкам. Однако юноша все еще удерживал меч и, с мучительной ясностью сознавая, что роковой момент приближается, был полон решимости биться до последнего вздоха. Товарищи гибли у него на глазах. Пал Бестия, атакованный сразу тремя дикарями. Он опрокинулся навзничь с залитым кровью лицом, разрубленным так, что были видны кости. О скорой развязке говорило и то, что к сражающимся присоединился легат. Считая свой легион обреченным, он искал достойной его звания смерти. Боевые кличи римских солдат и дикий, неистовый вой туземцев мешались с бранью и воплями раненых, но вопили лишь бритты. Получивших тяжелые повреждения римлян тут же добивали соседи, чтобы не оставлять их в живых на потеху жестокосердым, не знающим жалости дикарям. Трава под ногами сделалась скользкой от крови, что было чревато роковыми последствиями для дерущихся, не давая, впрочем, особого преимущества никому.

Легат сражался столь яростно и самозабвенно, что повергал в изумление подчиненных, привыкших видеть в нем холодного и сурового ревнителя дисциплины, но никак не бойца. Причина такой разительной перемены коренилась в осознанном решении Веспасиана. Он сказал себе, что перед лицом неминуемой гибели для него важнее быть не воплощенным символом отстраненного аристократического спокойствия, а рядовым действующим солдатом, являя легионерам пример окрыляющей безумной отваги. Презирая опасность, легат устремлялся в самую гущу врага, рубил, колол, разил наповал и при этом, словно заговоренный, оставался целехонек, в то время как люди вокруг него падали один за другим.

Однако, несмотря на стойкость и мужество римлян, дравшихся, казалось, тем доблестнее, чем свирепее делались наступающие, бритты нисколько не сомневались в своей конечной победе. А поскольку маневр с копьями нанес им сильный урон, увенчать этот триумф должно было поголовное истребление всего легиона.