Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

— Ясно… — протянул врачеватель и приложил ладонь к его лбу.

Противно! А ведь когда прикасался сеньор, было даже приятно.

Дерьмо! Он опять не о том думает!

Ибн Якуб припал ухом к его груди, замер, потом отстранился и велел открыть рот. Заглянул в него и пробормотал:

— Да вроде вы в порядке… Может, просто солнце голову напекло?

— Да, наверняка! — ухватился Хасинто за объяснение. — Оно же пылает, как в полдень в середине лета!

Лекарь прикусил нижнюю губу и задумался. Потом покачал головой.

— Нет. Только из-за этого сеньор не отправил бы вас ко мне. Признайтесь, в чем недуг? Прошу, не утаивайте. Иначе придется спрашивать у дона Иньиго, но… зачем его беспокоить лишний раз?

Хитрющий мавр! Нашел способ выведать правду! Точнее, полуправду. Ведь даже сеньор не догадывался, что случилось с Хасинто, почему сегодня он показал себя никчемным слабаком. Впрочем, лекарю и полуправду знать незачем. Надо что-то придумать…

— Я не утаиваю. Нет хвори. Просто дурной сон приснился. Кошмар. Такой страшный, что и с утра не давал покоя. Я вспоминал его, и сразу бросало то в дрожь, то в холод.

А ведь он даже не соврал!

— Что же вам снилось?

Теперь соврет. Придумать бы, что врать и как. Отмалчиваться опасно: вдруг лекарь и правда полюбопытствует у сеньора.

— Мне снилось… Сложно рассказать… такой ужас. Была война… Только не с людьми, а с этими… с чудищами. Да. Демоны и чудовища полезли из преисподней! Как муравьи из муравейника. Не было им числа! Потом огонь из земли вырвался! Такой яростный, могучий, что… Что колодцы высохли, а вода в реках и озерах запылала подобно трухе. А потом… потом… Но я забыл сказать: людей и коней пламя не убивало, но жгло. Жгло так сильно, что смерть казалась милосерднее. Я видел… мои руки обгорели, почернели — и все равно сжимали раскаленный меч. Я пытался сдержать крик, но все равно кричал — и вокруг меня тоже кричали: воины и крестьяне, женщины и дети. А демоны… Их становилось больше и больше. Одни походили на восставшие трупы. Воняли сильнее, чем гарь, кровь, обугленная кожа. Другие демоны были огненными. Стоило коснуться их шкур оружием, и оно плавилось, а древки стрел и копий вспыхивали, как щепки. Еще встречались чудища, которые были темнее тьмы. Только глаза алели. Эти — черные, бесплотные — поглощали людей в себя. А другие рвали женщин на части и пожирали детей. Пасти, клыки, когти… Они мелькали быстро-быстро — только успевай уворачиваться! Хуже всего, что я знал: мы — последние защитники. Если падем, весь мир окажется во власти дьявольских отродий. Только мы могли им противостоять! И не могли… Так много их было! Легионы!

— Кто это — мы? — спросил ибн Якуб.

Пожалуй, Хасинто слишком увлекся, расписывая якобы сон. Даже сам чуть не забыл, что это — выдумка. Ну и ладно! Отступать все равно поздно.

— Ну, мы… Я. Мои вассалы. Дон Иньиго и его подданные. И много кто еще… Мы сражались и знали, что умрем. Сражались почерневшими руками, кричали сгоревшими ртами — и все равно не сдавались! Надеялись на чудо. Из последних сил превозмогали муки и бились, бились…

В горле запершило, и Хасинто закашлялся. Умолкнув, отвернулся к окну. За мутным стеклом пылало злое солнце, а здесь, внутри, царила приятная прохлада. Нежная, умиротворяющая. Захотелось пододвинуть к себе подушки, разлечься на них и уснуть. Крепко, без сновидений, тем более позорных.

— Ну, и чем все закончилось? — спросил ибн Якуб, и Хасинто вздрогнул.

— А? Что?

— Сон. Чем он закончился?

Mierda! Хасинто сам не знает! Хотелось бы придумать, будто воины одолели демонов, но нельзя: будет неясно, чем сон так его напугал.

— Из Преисподней появилась нагая блудница верхом на громадном змее, и сила демонов умножилась. Один из них навис надо мной, разинул пасть. Я его рубил, рубил, а он не умирал! С его клыков стекала желтая слюна. Как гной желтая… Смрад чуть не сбивал меня с ног. Потом чудище вонзило когти в мою грудь, и я понял: пришла смерть. Понял, что никого не защищу и не спасу: ни матушку с братом, ни моих людей, ни сеньора… Такое противное чувство беспомощности… Тут я и проснулся. От собственного крика.

Ибн Якуб долго и в упор смотрел на Хасинто. С недоверием? Изумлением? Любопытством? Не разобрать. Наконец лекарь покачал головой, поцокал языком и пробормотал:

— Из вас вышел бы славный сказитель…

— Что?!

Ибн Якуб усмехнулся уголком рта. Кажется, с недоверием. От возмущения Хасинто даже чуть привстал и подался вперед. Лекарь замахал руками и воскликнул: