Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

– Это новая струна для моей скрипки. Та, которую мне нечем было заменить, когда она лопнула. Это ты ее туда положил, Аронек?

Аронек застигнут врасплох, его вина очевидна, к тому же его уличили в мягкости и девчачьей нежности. Теперь уже ясно, что именно он украл шоколад, чтобы купить струну. И где только ему удалось отыскать ее, ведь до этого Миша обошел в поисках ее все гетто. Так вот куда Аронек убегал на прошлой неделе. Он перелез через стену, чтобы купить струну.

Подсудимый пожимает плечами.

– Ну, я. И что?

Суд взволнованно совещается. Аронек смотрит на них. Наконец у них есть вердикт.

Хая зачитывает его:

– Суд заявляет, что проступок Аронека был совершен из добрых побуждений, к тому же он пробыл здесь не очень долго и, вероятно, просто не знал, что мог бы поговорить с паном доктором о том, как достать струну честным путем. Поэтому суд на этот раз выносит ему предупреждение и приказывает когда-нибудь в будущем при первой же возможности вернуть Галинке шоколад взамен украденного.

Абраша почти не слушает. Он бежит за своей скрипкой и уже затягивает колок, слушает, как звучит новая струна, щипает ее и настраивает, пока струна не запоет в гармонии с остальными. Он достает смычок и, закрыв глаза, играет первые ноты «Ночи в лесу». На мгновение он открывает глаза и смотрит на Аронека ласково и благодарно. Звуки музыки уносят детей из комнаты в тихую ночь среди высоких сосен. Руки Аронека распрямляются, гнев на лице исчезает, теперь это снова лицо ребенка. Мальчик с короткими волосами и большими ушами, запутавшийся, но вовсе не безнадежный.

Вернувшись в комнату на улице Лешно, София находит записку от Миши. Он в приюте, пришлось выйти на внеочередное ночное дежурство.

Расстроенная, София садится на кровать, чуть не плача. Умом она понимает, что он должен помогать приюту, ведь это главное в их жизни, то, чему они служат, во что верят. Но как же тяжело, когда его нет рядом. Да и когда он дома, приходится разговаривать шепотом, ведь в квартире живут несколько семейных пар, слышен каждый скрип и стон.

На аренду этой ужасной комнатушки уходят все деньги, которых и так в обрез, не хватает на еду, на семью, на детей. К тому же все больше Софию беспокоят родители. С каждым днем становится все труднее от них уходить. Она видит, что они стали совсем беспомощными, плохо понимают, как выжить в этой реальности. Вдобавок мать Софии обожгла руку, стоя у плиты. А ведь там с ними еще и малыш Марьянек.

София знает, как нужно поступить. Она должна переехать к родителям и помогать им с мальчиком. Но в крошечной квартирке на Огродовой просто нет места для еще одной семьи. Об этом не может быть и речи.

Значит, им с Мишей придется жить отдельно. Мысль о разлуке кажется невыносимой.

И все же она понимает, что рано или поздно другого выхода не будет.

Она лежит без света в их тесном закутке и думает, как начать с Мишей разговор о том, чтобы пожить отдельно.

Скоро ей придется произнести горькие слова. От этой мысли слезы бегут у нее по щекам.

На следующий день Миша приходит в квартиру на Огродовой. Скромный обед состоит из картошки с каплей маргарина и маленького кусочка селедки.

Лютек тоже там, его маленький сын у него на коленях. Лютек принес картошки, но немного, всего несколько штук. Он плохо выглядит, давно не работает. Продал зимнее пальто. Говорит, добудет другое, когда станет холодно.

В лучах закатного солнца София и Миша возвращаются в квартиру на Лешно, Миша смотрит с беспокойством.

– Сегодня вечером ты была какая-то тихая. Что случилось?

– Давай забудем про войну, хоть на пару минут. Представь, будто мы гуляем по набережной, покупаем мороженое. Или, может, как раньше, идем в парк в то кафе, где под деревьями маленькая танцплощадка. Там сегодня будут играть новые песни.

Они идут в молчании, вокруг все те же отчаявшиеся нищие и уличные торговцы, все то же зловоние и грязные тротуары.

Когда они подходят к дому, София наконец останавливается под аркой и поворачивается к Мише.

– Дорогой мой, мы пытались изо всех сил, но больше так невозможно. Эта комната нам не по карману, слишком уж дорогая теперь еда. – Она делает паузу, не желая упоминать голод, от которого постоянно сводит их пустые желудки. – Да и мне нужно быть с родителями, помогать им с Марьянеком. Понимаю, что это значит. Вдвоем в их квартире мы просто не поместимся, но ведь ты столько времени проводишь в приюте. А видеться мы все равно можем каждый день.