Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

– Она ваша почитательница, пан доктор. Хочет стать учительницей.

– И очень хороша собой.

Миша заливается краской.

– Понятно, так и есть. Мой диагноз: случай безнадежный.

– Не угадали. Наоборот, с каждым днем больному все лучше. Что посоветуете?

– Я? Старый холостяк? Никогда не даю советов. Могу только сказать тебе, что прекрасная жизнь – всегда жизнь трудная. Каждый должен искать свой путь. Не советую тебе идти моим. Он подходит лишь для меня.

Корчак поднимается и похлопывает Мишу по плечу, как будто выражая сочувствие.

Миша смотрит, как за доктором закрывается дверь. Сейчас тот поднимется к себе, в маленькую комнату на чердаке рядом с кладовкой, где хранятся ароматные яблоки. Узкая кровать застелена армейским одеялом, старый стол, доставшийся ему от отца, завален черновиками его новой книги. Эркерное окно выходит во двор, где утром зачирикают воробьи, приветствуя доктора, а он будет бросать им крошки. Миша подумал, что все-таки выберет путь Корчака и посвятит жизнь детям.

Уже светает. Скоро, совсем скоро погаснут уличные фонари.

Миша приходит гораздо раньше, чем они условились. Садится на ступеньки перед памятником королю Сигизмунду, подперев рукой подбородок. Никогда Варшава не казалась ему такой прекрасной. Королевский замок из красного кирпича, с зеленым от патины шпилем, чистое голубое небо, громада костела Святой Анны, будто охраняющая въезд на мост. Он сидит лицом к широкому Краковскому предместью. Ему почему-то кажется, что София появится именно оттуда. По площади проносятся трамваи и элегантные «Остины», а экипажи и дрожки петляют, пытаясь проехать между ними, и в конце концов выстраиваются друг за другом, как на параде.

Он вынимает из кармана часы. София запаздывает, но ничего. Эти часы отец вручил ему, когда Миша, страстно мечтавший учиться в Варшаве, уезжал из Пинска. Ради этой мечты он был готов уехать за три сотни миль от Польской Беларуси. Он пропускает сквозь пальцы цепочку от часов, и на него будто веет запахом пинских болот. Однажды он отвезет Софию туда, и они поплывут на лодке по бескрайним озерам, в которых, как в зеркале, отражается небо, увидят черно-белых аистов, взлетающих из своих гнезд, свитых среди заросших тростником берегов, шпили соборов Пинска, поднимающиеся, как мачты корабля.

Миша снова открывает крышку часов. Как сильно она опаздывает! Наверняка ее задержало что-то серьезное, но вот-вот она появится, торопливо перепрыгивая через ступеньки. Мало ли что могло случиться.

Он смотрит на часы каждые двадцать минут, его глаза ищут Софию в снующей по бульвару толпе, несколько раз он принимает за нее незнакомых девушек. Проходит час, полтора, а он все ждет. Ждет мгновения, когда увидит, как она идет к нему через площадь, и тогда его жизнь изменится навсегда.

Часы на башнях по всей Варшаве бьют одиннадцать. Он поднимается, полностью опустошенный. Ноги затекли от долгого сидения на каменных ступеньках. В глазах растерянность, Миша никак не ожидал такого поворота. Ее нет. Она и вправду не пришла.

Наверняка в приюте его ждет записка, где она все объяснит. Он спешит на Крохмальную.

Записки нет.

В следующие дни он несколько раз чуть было не позвонил ей. Останавливает только мысль о том, что джентльмен, когда ему вежливо отказывают, должен вести себя достойно. Он не будет ей докучать.

И все же каждый день он справляется у привратника, нет ли для него записки или письма. В конце концов Залевский говорит:

– Слушайте, пан Миша, если будет, я вам сообщу. И потом, я же вижу, сколько девушек пялятся на вас. Избавьте от страданий хоть одну, пригласите на свидание.

Но для него существует лишь София. И долгие недели без нее подтверждают это. Или София, или никто.

Как-то в начале осени туманным вечером Миша с детьми возвращается в приют из кино.

В вестибюле, перегнувшись через перила, его окликает пани Стефа, добродушная женщина средних лет. В руках у нее целая кипа чистых ночных рубашек. С лукавым видом она произносит:

– Вам звонят. Девушка. Судя по голосу, очень сердитая.

– Я насчет книги, – произносит София холодно. – Будьте любезны, верните ее.

Миша так ошеломлен, что не может вымолвить ни слова.

– Должна сказать, – выпаливает она, – вы меня поразили. Не знаю, что и думать. Пригласили на свидание и не пришли. Я прождала вас, пока совсем не стемнело и я окончательно не продрогла.