Юлия Верба - Троеточие… [litres]

– Пока не доешь, из-за стола не выйдешь, – отрезала Женя.

Она не сомневалась, что ее сло́ва было достаточно. И не важно, сколько нужно просидеть за тарелкой – пять минут или полтора часа. Важен результат и правильное питание. А то совсем избаловались: бульон с клецками – фу, куриную ногу со шкуркой мы, видите ли, не едим… Не голодали… А книжку она зря оставила. Надо под подушку убрать.

Зачем она всю войну, вопреки ее железному здравому смыслу, хранила мамины книжки на идиш, Женя не знала. У них ничего не выбрасывали. Вообще ничего, а тем более книги. Только библиотеку погибшего Нестора распродали потихоньку в голодные годы, а эти – мамины… Их было всего две. Судя по иллюстрациям, детские. После прихода патруля в сорок первом она спрятала их на дно старого баула с лекарствами под засиженную мухами картонку. Она иногда рассматривала страницы и удивлялась, почему мать никогда ничего не говорила. Главное выяснила еще тогда, в сорок первом, у Нюси, а потом, после войны, у Ривки, Гедалиной жены, которая вернулась из эвакуации, уточнила детали и подробности.

Ривка ей расскажет про все, о чем она догадалась после переезда Иры-Фиры: про Жениного дядю, нескладного Йосю Берковича, увлеченного идеями сионизма и благоразумно рванувшего в Америку, про эти книжки на идиш, которые Ира спрятала, но выкинуть подарок брата, последнюю связь с ее семьей и корнями, не смогла…

Как и все во дворе, независимо от национальности, Женя ругалась и радовалась на идиш. Так говорили мама, Рива, Софа Полонская, Нюська-полячка, немка Елена Фердинандовна и даже православный коммунист Макар-камнетес. Только после войны Евгения Ивановнастала максимально фильтровать речь да и вообще помалкивать.

Старая Рива тогда, в пятидесятых, была ее отдушиной, окошком, зеркалом в прошлую жизнь, в детство, в мамину семейную тайну. И конечно, с удовольствием она рассказала все, что знала от своих родителей. И Женя со своим клятым упрямством решила стать той, которую так ненавидели и при царе, и немцы, и советская власть, – еврейкой. Никто и не догадался. Ее причуды списали на возраст и паскудный характер, тем более выяснять у мадам Косько, почему она в чулках в тридцатиградусную жару или всегда в газовой косыночке, никому бы и в голову не пришло. Да и возраст. Кому она была нужна? А Женин вердикт всегда вымачивать мясо в воде перед готовкой приняли на веру, потому что, по ее словам, так полезнее. Тогда на робкое Нилино: – Мам, мы ж так раньше не делали? – Женя отрезала:

– А где ты мясо во время войны видела?

На том вопрос и закрыли. И Нила, и следом Люда, не задумываясь, вымачивали мясо, потому что так принято. Писать и читать на идиш Женя так и не научилась, но все, что рассказала Рива, соблюдала неукоснительно, а книжки периодически разглядывала, пытаясь по картинкам понять их содержание.

Скандал разгорелся внезапно и парадоксально. В гости перед Жениным днем рождения внезапно прикатила Лидка. В свои семьдесят девять – при уме, памяти и с таким же гонором. С шиком. На такси. В шубе и с подарком – кроликом.

– Вот. К праздничному столу. Деликатес. Еще утром бегал. Точнее, прыгал.

– Допрыгался, – мрачно ответила Женя.

– Тебе с твоими ужасными папиросами давно пора переходить на диетическое питание – вон кожа желтая и сморщенная вся.

– Мне семьдесят два, и мне до сраки, какая у меня кожа.

Лидка поморщилась:

– Ты можешь не выражаться? Я вообще на полчаса. Накануне решила зайти, а то ты обижаешься, что я не хожу, а завтра будет полный дом народу. Все вопят, курят. У меня потом голова разболится. А так будет чем семью побаловать.

– Премного благодарна. Царский подарок. Выпьешь или тебя такси ждет?

– А что, кроме чая, ничего нет?

После окончания официального визита Женя взяла кролика за меховые лапы и понесла к дверям.

– Мы что, кролика готовить не будем? – удивилась Людка.

– Нет, не будем, – спокойно ответила Женя.

– Это почему?

– Это нельзя есть.

– В смысле? Он же диетический! И ребенок никогда не пробовал.

В коридор вышла Юля в спущенных колготах и маечке.

Женя спрятала руку с кролем за спину и наклонилась:

– Ты хочешь съесть маленького зайчика-побегайчика?

– Нет!

– А мама хочет.

– Нет! Нет! – Юлька заревела. Зайчик почти каждый день пробегал мимо Нилиной работы и передавал бабушке для нее то шоколадку, то вкусное яблочко, то платочек, а иногда даже книжки. А во двор приходить боялся, чтобы не поймали. Как же можно его сожрать?