Алексей Иванов: Сердце Пармы [litres]

Вот так. Прихотливые, извилистые линии судьбы вдруг сложились в единый, ясный осмысленный узор. Таинственные круги судьбы пересеклись, сплелись в кружево, неразрывное, как кольца кольчуги.

– Михан, – вдруг окликнули князя откуда-то снизу, с края рва.

Он прищурился, разглядывая какого-то человека в зыбком тумане.

Это был Асыка. Вогул стоял босой, без брони, без меча, без рогатого оленьего черепа на голове. Длинные сивые волосы, перевязанные тесемкой, хвостом лежали за спиной. Через плечо у Асыки был надет лук. По-стариковски медленно Асыка стащил его через голову, достал откуда-то стрелу, наложил ее на тетиву, нацелил на князя.

«Он стар и слаб. Он проиграл. Он стоит далеко и в тумане, – спокойно подумал Михаил. – Я дам ему выстрелить в себя… но только один раз. Только один. Он все равно промахнется. Потом я уйду».

Вогул оттянул тетиву, разжал пальцы. Стрела запела. Михаил услышал, как пение ее оборвалось звуком тупого удара.

«Не попал, – усмехнулся князь. – Судьба». Он повернулся, чтобы уйти, и почему-то все небо и вся Чердынь повернулись вокруг него, и он будто полетел то ли вверх, то ли вниз, в пустоту. «Он ведь не попал!.. – удивился Михаил, раскидывая руки для полета. – Ведь я жив, я все чувствую и понимаю, и значит, смерти нет, смерть – ничто. Все вопросы, все ответы, весь смысл – в жизни, а смерть – ничто…»

Но он уже не мог произнести этих слов, потому что на губах его было молчание, а в глазах – прозрачная тьма, потому что, убитый, он уже лежал вниз головой на заросшем откосе рва под Спасской башней. И он уже не был князем, не был человеком, а был только корнями отцветающих трав, только палой листвой, только светящимся песком.