Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

На улицах встречались лишь редкие прохожие; по Большому бульварному кольцу со звоном и скрежетом на поворотах проносились почти пустые трамваи. Был воскресный день. Помнится, на улицах города в эти дни царило большое оживление, но действительность, представшая моим глазам, начисто стерла прежнее впечатление. Витрины магазинов, как мутное бельмо слепого, вызывали ощущение странной притупленности, придавленности. По Большому бульварному кольцу со стороны Западного вокзала промчалось несколько набитых солдатами немецких грузовиков, эскортируемых спереди и сзади выкрашенными в защитный цвет мотоциклами с колясками. Стволы пулеметов, установленных на грузовиках, были нацелены на тротуары. Но прохожие даже внимания на них не обращали.

Навстречу мне шел в демисезонном пальто лысый старичок с большой желтой звездой на левой стороне груди, с потертой сумкой в руке. Еще издали он показался мне очень знакомым: своей походкой, движениями, всем. Когда он поравнялся со мной, я чуть было не окликнул его, но вовремя заметил, что совершенно незнаком с ним, впервые вижу. Он тоже на миг оторопел, замедлил шаг, но, спохватившись, быстро зашагал дальше. Я невольно посмотрел ему вслед; он тоже оглянулся. Кто бы это мог быть? Вдруг меня словно резануло что-то внутри до боли. Вот почему он показался мне таким знакомым! Ведь я, точно так же как и он, иду крадучись, боязливо озираясь, прижимаясь к стене. Мы, как чужие собаки, встретившиеся на улице, обнюхивали один другого, почуяв собрата друг в друге.

Меня мутило от смешанного чувства стыда и бессильной ярости: я предаюсь лирическим излияниям, лепечу слова любви к родному городу, а сам стал чужим здесь, хуже бездомной собаки. У меня похитили мой родной город. Я должен был бы на грузовике доставить сюда оружие. А я привез уток контрабандой…

Оружие?

А где его взять?

Кому доставить?

Мне стало не по себе.

Подавленным и удрученным я пришел на квартиру матери Дюлы Чонтоша.

— Уж не беда ли какая стряслась? — спросила пожилая дама, нервным жестом вынув изо рта длинный мундштук. Она никогда не расставалась с дымящейся сигаретой, вставленной в мундштук непомерной длины, и неизменно курила вонючие сигареты самого дешевого сорта — «Левенте». — Что-нибудь случилось? — еще раз спросила она, садясь за рабочий столик и не сводя глаз с меня; руки ее оставались неподвижными. Должен сказать, что мне не приходилось видеть ее иначе, как сидящей на своем рабочем месте и проворными пальцами лепившей очередную модель. Она всегда лепила одну и ту же фигуру девушки, в полный рост, с высоко поднятой веткой в руке. В комнате, переоборудованной под мастерскую, стояло уже бесчисленное множество всевозможных вариантов этой скульптуры: в глине, гипсе, камне и пластилине, а возможно, даже и в мраморе. Из-за них было трудно пройти — они загромоздили всю комнату. И как мне удалось заметить во время своих редких посещении, выполнены они были не так уж плохо. В них угадывалось страстное стремление достичь совершенства формы, гармонии. Как мне было известно, она никогда не выставляла своих работ для всеобщего обозрения, не продавала их. И что мне особенно нравилось в ней — она всегда избегала разговора о своих собственных произведениях. А когда я однажды начал расспрашивать Дюлу об увлечении его матери скульптурой, он просто не стал говорить со мной на эту тему.

Я успокоил ее, заверив, что ничего не случилось. Просто я разыскиваю Дюлу. И тут же, словно с ее рук спали невидимые оковы, она протянула их к модели.

— Давненько он не показывался здесь, — проговорила она. — Не знаю, что могло произойти.

Она усадила меня и по обыкновению предложила свой излюбленный чай из настоя шиповника.

— Выпейте-ка. В нем много витаминов.

Так уж было у нее заведено — угощать меня им каждый раз, когда я приходил. Я пил и выслушивал ее неизменные наставления: «Я постоянно пью его. И всегда чувствую себя бодрой… И вам рекомендую».

Я собрался уходить. Поднялся, стал прощаться. Попросил передать Дюле, если он появится, что во второй половине дня я буду у Пишты Вирагоша. Завтра и послезавтра он тоже сможет найти меня там.

Когда я уже надел пальто, она робко взяла меня за руку, потянула от двери и тихо, чуть ли не извиняющимся тоном спросила:

— Вот это вам о чем-нибудь говорит? — Она указала на одну из многочисленных скульптур. Почему ее выбор пал именно на нее, не знаю.

— Ну как же. Несомненно говорит. — Ее вопрос застал меня врасплох и озадачил.