Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

– Причем лучший из лучших! – кивнул Макрон.

Возможно, он собирался еще что-то добавить, но Катон ему этого не позволил. Он уже понял, что хочет сказать.

– Тем не менее, несмотря на свою молодость, я сражался и с германцами, и с катувеллаунами, и с триновантами, и с дуротригами. Они все прекрасные воины, так же как и атребаты. Но ни одному из этих народов не дано победить легионы. Когда кто-то ополчается против Рима, итог этой борьбы предрешен. Конец может быть отсрочен в силу каких-либо обстоятельств: например, если наши враги, как это делает Каратак, избегают прямых столкновений, используя тактику быстрых наскоков и отступлений, но это ничего не меняет. Легионы в любом случае будут продвигаться вперед, перемалывая все попадающиеся на пути неприятельские укрепления, так что в конечном счете даже такой славный воин, как Каратак, лишится последней опоры. Не останется никого, кто осмелился бы примкнуть к нему, поставлять ему подкрепление, снаряжение и провизию, а также прятать его в трудный час.

Катон умолк, давая Тинкоммию возможность перевести его слова для тех, кто плохо понимает латынь. Артакс презрительно фыркнул и покачал головой.

– Я это говорю отнюдь не из неуважения к обитающим на вашем острове племенам, – сказал Катон, покосившись на старшего принца. – Этого у меня и в мыслях нет. Напротив, во многих отношениях я ими восхищаюсь. – Правда, при этих словах перед его мысленным взором промелькнула череда пьяных вояк, размахивающих отрубленными человеческими головами, но он отогнал неуместное видение и продолжил: – Среди них немало великих воинов, но, как ни странно, именно в этом их слабость. Армия – это не просто какое-то количество сильных и смелых мужчин, виртуозно владеющих копьями и мечами, она становится подлинной армией только после того, как общая цель, готовность к неукоснительному подчинению, железная дисциплина и отменная выучка сплачивают ее бойцов в единое целое, и никак не иначе. Вот почему легионы неизбежно разобьют Каратака. Вот почему все, кто его поддерживает, будут уничтожены. Ему уже сейчас следовало бы понять, что победить он просто не в состоянии. Следовало бы своевременно дать себе отчет, что он способен лишь продлить агонию продолжающих сопротивляться племен, что весьма меня печалит.

– Печалит? – прервал его Верика. – Тебя печалят невзгоды врагов?

– Да, государь, – кивнул Катон. – Более всего я жажду мира. Мира, от которого выгадают обе стороны: и Рим, и кельты. И этот мир так или иначе наступит, причем диктовать его условия будет один только Рим. Чем дольше некоторые здешние племена будут противиться тому, что ты и атребаты согласились принять добровольно, тем больше бедствий, страданий и горя выпадет на их долю. Сопротивление бессмысленно. Хуже того, оно бесчеловечно, ибо разве можно осознанно длить людские мучения, зная, что победа недостижима?

После того как слова Катона были переведены, тихо заговорил Артакс:

– Мне интересно знать, не бесчеловечно ли в первую очередь то, что загнало нас в эту ловушку? Откуда вообще вы взялись? Зачем высадились на нашем туманном неприветливом побережье? Какая нужда возникла в наших жалких хижинах у великого Рима с его огромными городами и неизмеримыми богатствами? Почему Рим хочет завладеть и тем немногим, что у нас есть? – Он вызывающе воззрился на Катона.

– Это сейчас вы обладаете малым, а, присоединившись к империи, в будущем получите куда больше, – ответил центурион.

– Мне что-то не верится, что римляне явились сюда ради нашего блага, – рассмеялся Артакс.

– Ты прав… – улыбнулся Катон, – на настоящий момент. Однако по прошествии времени ваш край станет куда лучшим местом для жизни, чем ныне, и только благодаря Риму.

– Но мне по-прежнему непонятно, зачем Рим явился сюда, если ему от этого нет никакой выгоды? – нахмурился Тинкоммий.

– Политика! – заявил Макрон. – Все это долбаная политика. Возможность для больших людей урвать себе некую толику славы. Они попадут в историю, а мы, солдаты, будем класть ради этого свои головы. Вот как это делается! Уяснил?

– Иными словами, все это затеяно лишь для того, чтобы придать больше блеска образу императора Клавдия?

– Ну разумеется! – воскликнул Макрон, словно бы пораженный наивностью бритта. – Кроме того, – продолжил он, назидательно вскинув палец, – с чего ты взял, что у вас обстоит все иначе? Можно подумать, будто здесь войны затеваются не для того, чтобы тот или иной хренов вождь мог почваниться и покрасоваться… Э, да у меня пиво кончилось! Где этот долбаный раб?