Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

У окружающих поступок Тинкоммия вызвал не сочувствие, а озлобление: разгневанная толпа стала напирать на него, и Катон счел необходимым вмешаться.

– Ни с места! – выкрикнул он, выхватив меч и потрясая штандартом. – Молчать!

Люди замерли, выкрики стихли. На римского центуриона смотрели с негодованием, однако открыто выступить против него никто не решался. Катон обвел ожесточившихся горожан взглядом, словно бросая вызов самым дерзким из них, а потом посмотрел на несчастную мать, сидевшую на земле и лелеявшую на коленях голову сына, поглаживая холодную щеку.

Сила его сострадания ее горю была столь велика, что у него защемило в груди, однако, сглотнув, он взял себя в руки и вернулся к реальности. Требовалось незамедлительно утихомирить всех недовольных, причем так, чтобы у них не осталось зла против римлян. Союз Рима и атребатов не должен шатнуться. Нравится ему или нет, но сейчас это важнее всего.

– Тинкоммий!

– Центурион?

– Верни голову этому человеку.

– Что? Что ты сказал? – нахмурился Тинкоммий.

– Верни голову этому человеку. Это его трофей.

Тинкоммий ткнул пальцем в женщину:

– Это ее сын.

– Уже нет. Исполняй.

– Нет.

– Я приказываю тебе, – спокойно произнес Катон, придвинув свое лицо к лицу принца. – Я приказываю тебе сделать это… и немедленно. Ну!

На какой-то момент в упрямых голубых глазах кельта вспыхнуло гневное пламя, но после недолгой внутренней борьбы Тинкоммий глубоко вздохнул и кивнул:

– Слушаюсь, командир.

Атребатский принц повернулся к женщине и мягко заговорил с ней. Она взглянула на него в ужасе, не отрывая руки от щеки сына, потом покачала головой:

– Но!

Тинкоммий присел на корточки, что-то приговаривая, и кивнул в сторону Катона, тем временем отводя ее руки от окровавленной головы. Женщина с ледяной фанатичной ненавистью оглядела центуриона и вдруг поняла, что голову у нее забирают. С пронзительным воплем она потянулась к ней, но Тинкоммий свободной рукой отстранил ее, бросив жуткий трофей успевшему встать на ноги воину. Тот, не скрывая радостного удивления, высоко поднял над собой возвращенную ему добычу, и толпа разразилась торжествующими криками.

Женщина отчаянно вскинулась, но Тинкоммий не дал ей подняться, и она, неожиданно повернувшись, плюнула ему в лицо. Принц изумленно отпрянул, а несчастная мать съежилась на земле, сотрясаясь от рыданий. Катон помог Тинкоммию встать и отвел его в сторону.

– Этого требовала ситуация. Иначе было нельзя. Ты видел, как реагировала толпа.

Тинкоммий медленно вытер плевок со лба и только тогда ответил:

– Но это был ее сын. Она имела право воздать ему последнюю почесть.

– Даже после того, как он сам лишил себя чести, предав свой народ? Предав ее, свою мать?

Тинкоммий помолчал, потом медленно кивнул:

– Наверное, ты прав. Наверное, так было нужно. Просто я почувствовал…

– Я знаю, что ты почувствовал.

– Правда? – На лице Тинкоммия появилось удивленное выражение, но оно тут же сменилось обычной невозмутимостью, и он снова кивнул: – Да, возможно, даже римляне понимают, что такое скорбь.

– Уж будь уверен, – сказал с кривой улыбкой Катон. – А теперь бери-ка штандарт и возвращайся к центуриону Макрону.

К счастью, пока Катон с Бедриаком проталкивались в людской толчее к въезду в Каллеву, подобные сцены больше не повторялись. Близ ворот победителей встречал сам Верика, стоявший на колеснице в окружении знати и телохранителей. Катон приметил, как штандарт Вепрей, покачиваясь, приближается к царю, поманил к себе Бедриака и, когда тот приблизился, крикнул:

– Раз уж все перепуталось, идем туда!

Охотник кивнул и, прежде чем Катон успел опять открыть рот, ввинтился в толпу, грубо расталкивая людей, чтобы проложить путь своему командиру. Поначалу Катон опасался новых вспышек возмущения и недовольства, но атребаты, пребывая в праздничном настроении, и не думали обижаться. К этому моменту они уже поглотили огромное количество пива, а воины-победители вовсю налегли на этот напиток, возмещая упущенное во время похода. По рукам всюду ходили откупоренные кувшины.

Несмотря на всю мощь Бедриака, пробиться сквозь тесную хмельную толпу туда, где уже находились Макрон и Тинкоммий, получилось не сразу, и, оказавшись наконец под прикрытием щитов царской стражи, Катон облегченно вздохнул.

– Центурион Катон! – улыбнулся Верика, подняв руку в приветствии. – Мои самые сердечные поздравления по поводу вашей победы.