Александра Голицына - Когда с вами Бог. Воспоминания

Вавы нам сообщили, что нас всех пригласили на разговенье Волковы. Вавы должны были тоже ночевать в Лондоне. Нам сказали, что церковь обычно бывает переполненной, так как помимо русских туда приходит много англичан.

До сих пор нормальная жизнь мне кажется необычайной роскошью, и, конечно, я всякую минуту благодарна за нее Богу. Лапушка часто считал, что мне то одно, то другое было неудобно или плохо. Как такое могло быть? Все слишком хорошо для меня! Я пишу это у Ошп'ов, в комнате, залитой светом, сидя на уютном диване, и могу идти, куда и когда хочу! Слава Богу за все! Хотя мы еще рассеяны по лицу Земли.

Давно уже ничего мы не знаем о Гунчике. Писать Куршакову нельзя, чтобы не навлечь на него несчастий. Многие здесь говорят, что переписка с родными или знакомыми в Совдепии равносильна смертному приговору. Мы и молчим, но надеемся, что Господь не оставит нашего дорогого своими милостями и, может, когда-нибудь вы с ним встретитесь.

Расскажите ему тогда, как ныло по нему мое сердце и как я просила Всевышнего уберечь его ото зла телесного и душевного и помочь ему не отступить от веры отцов. В своей Библии храню письмо к нему, которое вы ему передадите, когда настанет время встречи, а мне уже вряд ли придется с ним свидеться. Пусть тогда он мне простит все, чем я перед ним грешила, и пусть знает о моей любви, как и каждый из вас…

Очень прошу молиться за упокой моей грешной души.

К сожалению, Александре Николаевне не удалось завершить свои воспоминания – они обрываются 1923 годом. Краткие сведения о судьбе членов семьи после 1923 года, предоставленные потомками А. Н. Голицыной, помещены в этой главе.

В 1923 году княгиня Александра Николаевна вместе со своей дочерью Марией Павловной переехала в Венгрию. Две другие ее дочери, София Павловна, которая жила в Чехословакии, и Аглаида Павловна, которая жила в Вене, вместе с детьми часто навещали мать и Майю. Александра Николаевна дважды была в США, в Чикаго, – в 1927 году и в начале 1930-х годов, – где навещала сына Николая Павловича и дочь Александру Павловну.

В своих воспоминаниях Аглаида Павловна рассказывает о болезни матери и ее смерти в 1940 году.

«Летом 1939 года Германия объявила войну, что стало для нас ужасной новостью. Моя мать, которая была со мной в Вене, вернулась вместе с дочерями Майи в Венгрию. В пути она заболела. Врач в Будапеште диагностировал у нее рак. Операцию делать было слишком поздно. Мне кажется, это было в 1940 году, когда я приехала в Будапешт и провела некоторое время с матерью и Майей. Моя мать никогда не упоминала о своей болезни, но я думаю, она понимала всю ее тяжесть, потому что она не один раз лежала в госпитале, проходя курсы облучения и химиотерапии. Но однажды она сказала, что хочет, чтобы я приехала и была с ней последние мгновения ее жизни. После возвращения в Вену Майя мне сообщила, что ситуация ухудшается. Я была с ней до конца. Большую часть времени она находилась без сознания, так как врач колол ей инъекции морфина. Иногда она открывала глаза и говорила: «Попросите Господа, чтобы это поскорее кончилось». Она держала меня за руку и время от времени сжимала ее. Так я понимала, что она знает, что я нахожусь рядом. За несколько дней до конца пришел ее соборовать священник. Она лежала с закрытыми глазами, держа в руках свечу, которую я придерживала. По ее лицу текли слезы. Она ушла тихо, с последними лучами заходящего солнца. Было несколько прерывистых вздохов в тишине, потом последний, и все было кончено. Она отправилась к нашему отцу и ко всем тем, кого она любила и кто уже ушел от нас, как Гунчик. Мы так никогда и не узнали, как он умер в лагере.

В тот самый момент, когда матушка скончалась, позвонил священник. Он пришел совершить первую заупокойную молитву. Несмотря на то, что смерть матери была очень тяжела для нас, ее страдания были невыносимые, мы понимали, что так для нее будет лучше. Она умерла 7 июля 1940. Мы похоронили ее в Будапеште 12 июля или 29 июня по старому стилю. 29 июня – это день Петра и Павла, годовщина свадьбы наших родителей. Моя мать до последнего дня надеялась, что она увидит Гунчика. Ее лечащий врач мне часто говорил: есть что-то очень сильное, что так долго дает ей силы, чтобы жить. Может быть, это была надежда увидеть в последний раз Гунчика? У нее было сокровище, которое она хранила всю жизнь. Она взяла с меня обещание, что я положу это с ней в гроб. Это был кусочек дерева, вырезанный Гунчиком, когда он сидел в тюрьме. Не было приборов и приходилось есть руками. Гунчик раздобыл кусочек деревяшки, вырезал его и отполировал, и таким образом получилась вилка, которую могла использовать матушка. Я положила эту вилку ей в гроб под подушку, как она и просила».