Лев Ошанин - Вода бессмертия [роман в стихах]

Странный странник возник в отдаленье,
С кожей, бурого камня грубей.
Он, приблизясь, упал на колени.
— Царь, мне жить не под силу. Убей.—
Кто он? Что он сказал Искандеру?
Он никто в бесприютстве своем.
Но когда-то у шумных шумеров
Был верховным жрецом и царем.
Бог луны, независтливый Нанна,
Вел по жизни царя и жреца.
Тот имел все, что было желанно,
А желаньям не знал он конца.
И на вечную жизнь он согласье
У богов получил наконец.
Триста лет упивался он властью,
Украшая державный венец.
Жил он, лестью людской окруженный.
А меж тем в суете бытия
Друг за дружкою старились жены
И от немощи мерли друзья.
Стал тираном он. Собственноручно
Резал, вешал… Натешился всласть.
А потом ему сделалось скучно,
И тогда опостылела власть.
Сгибли хилыми старцами дети…
Царство сжег он — пусть канет во тьму…
Ничего не осталось на свете.
Что бы дорого было ему.
Он протягивает Искандеру
Руки — серые корни дерев.
Потерял он желанья и веру,
Состраданье, тревогу и гнев.
Серый мир над его головою,
Хоть небес не найти голубей.
Он с последнею просьбой живою:
— Царь, я знаю: ты добрый. Убей! —
И вскочил Искандер потрясенный.
— Все ты лжешь, залежавшийся хлам! —
И сверкнул уже меч занесенный.
Тот, что шлемы рубил пополам.
А упал вопросительным знаком
И вреда не принес голове.
Странный странник вздохнул и заплакал
И пошел, как пришел, по траве.
Не по-царски, в тряпье облаченный,
Помня добрую тысячу лет,
Он идет по земле обреченно.
И глядит Искандер ему вслед.

А солнце за холмами село.
На лиственнице на суке
Вода Бессмертия висела
В упругом кожаном мешке.
Он зло поглядывал на воду,
Не смея ни глотка отпить.
И думал: как перехитрить
Неумолимую природу?
Вода Бессмертья…
В царстве праха
Он, задыхаясь, шел за ней,
Бежал от горьких теней мрака,
Безвинных умерщвлял людей.
А меч, в который верил свято,
Повис беспомощно в руке.
О боги! Это что? Расплата
За то, что жил он налегке?
За то, что шел сквозь битвы, быстро
Заветный приближая срок…
И что же! Он — простой убийца,
Как тот зажившийся царек?
Жить для того, чтоб знать на свете
Лишь одиночество и страх?
Чтобы остался только ветер,
Свистящий в редких волосах?
И что бессмертье? Хилый старец,
Забывший и любовь и гнев?
Или колонны, что остались,
В пожарище не догорев…
Побед недавних слыша гул
И конский храп в речной излуке,
Усталый Искандер уснул,
Раскинув молодые руки.
А ночью ворон недалек.
Пока душа царя дремала,
Он клювом проклевал мешок,
И пил он воду сколько мог,
Хоть для бессмертья выпил мало.
А лиственнице он помог —
Вода прокапала под корень.
…Давно уж Искандера нет,
А лиственница та и ворон
Живут теперь по триста лет.

Как связать Восток и Запад? Он придумал, он связал —
Благовоний пряный запах заполняет званый зал.
Зал поставлен в древних Сузах, убран в злато и ковры.
Он не короток, не узок, зал для свадебной игры.
Царь задумал, сладким дымом закрепляя бранный путь,
Все, что было нерушимо, на земле перевернуть.
Сам с себя он начинает укрощение зверей —
Любит он одну Роксану, но не зря он царь царей!
Пусть она пока поплачет, пусть осунется с лица,
Погорюет, помаячит в окнах тихого дворца.
Только несмотря на ревность, что свела Роксанин рот,
Он персидскую царевну в жены честные берет.
И, полны его игрою и верны его судьбе,
Девяносто два героя выбрали невест себе.
А царю сегодня мало тех, кто в зале рядом с ним…
Жаль, что места в стенах зала не хватило остальным!
Остальных вокруг кормили. В звуках лести и хвалы
Этот праздник на полмили развернул свои столы.
Брачный праздник, жарче лейся, закружи служивый люд! —
Десять тысяч европейцев в жены Азию берут!
Эллинский победный Запад, не рубя и не губя,
Побежденных азиаток поднимает до себя.
Был поход тяжел и страшен, а теперь судьба нежна —
Каждый воин с полной чашей, и у каждого княжна.
Плох ли был былой обычай, — выбираясь из пустынь,
Брать военною добычей и наложниц и рабынь…
Но сейчас вояке лестно, что хвалу поет рапсод,
Что за каждою невестой царь приданое дает.
Хорошо вояке слушать звук кифар в хмельном дыму,
Не тела уже, а души улыбаются ему.
Зал огнями разгорелся, а потом заря в окно.
Пятый день пируют персы с женихами заодно.
…Царь сидит, под звон напевный усмехаясь про себя,—
Для чего ему царевна, что берет он не любя?
Вот опять творит насилье над людьми и над собой.
Чтоб победы не остыли, чтобы властвовать судьбой!
У него глаза запали, а зато открытый смех.
Раздвигая стены в зале, раздается громче всех.
Небольшое надо время, сам собой свершится срок —
И навеки пустят семя вместе Запад и Восток.
Благодарны будут боги единенью дальних стран,
И не зря его двурогим назовет потом Коран.
И не в золоте, не в меди, будет в людях вечный след —
Вот когда придет бессмертье грозовых его побед.
Через лета отзовется, словно звездные огни.
Он глядит на полководцев — понимают ли они?
Или свой расчет имеют? Свой загадывают срок?
Под усами Птолемея почему застрял смешок?
И, пощады не дававший, убивавший столько раз,
Царь вскочил и вскинул чашу на виду у дерзких глаз.
— За любовь! — он рявкнул, значит, тут ему не прекословь! —
Зал ответил хриплым криком, смачным криком:
— За любовь! —
Он поставил чашу с краю, оглядел былых врагов.
Ноздри чуткие играют — он перехитрил богов!
Знал он, хитрый и великий, что за кручами камней
Светлоглазые таджики доживут до наших дней.
Но не знал он, воин смертный, в мирном свадебном дыму,
Что историей начертан горький приговор ему.
…А пока стихом старинным в честь него гремит рапсод
И, склоняясь под кувшином, влажный раб питье несет.