Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Чего ты хочешь?

Прежде чем ответить, Томас шумно втянул в себя воздух. Как только бледность сошла с его лица, на губах его зазмеилась ироническая улыбка.

— Убей меня, если хочешь, — сказал он, прерывисто дыша, — но ты прекрасно знаешь, что, если бы не поводья, случилось бы что-то другое. Баронесса ненавидит тебя и всегда будет ненавидеть. Ты — всего лишь беглый серв, а твой сын — сын беглого серва. Ты не получишь работу в Барселоне. Так приказала баронесса, и если не мне, то кому-нибудь другому поручат за тобой шпионить.

Бернат плюнул ему в лицо. Томас не пошевелился, но его улыбка расплылась еще шире:

— У тебя нет выхода, Бернат Эстаньол. Твой сын должен будет просить прощения.

— Я попрошу прощения, — сдался Арнау, выслушав отца.

Той ночью, сжимая кулаки и сдерживая слезы, он сказал:

— Мы не можем бороться против знати и должны работать, чтобы выжить. Свиньи! Свиньи! Свиньи!

Бернат смотрел на своего сына.

«Там мы будем свободны», — вспомнил он свое обещание, которое дал сыну, когда через несколько месяцев после рождения Арнау принес его в Барселону.

Неужели все его усилия и лишения были напрасными?

— Нет, сынок, подожди, поищем что-то другое…

— У них власть, отец. Знать властвует везде: в городе, на ваших землях…

Жоан молча наблюдал за ними. «Нужно повиноваться и покоряться князьям, — учили его наставники. — Человек обретет свободу в Царствии Божием, а не в этом».

— Они не могут властвовать во всей Барселоне, — твердо произнес Бернат. — Да, только у знати есть лошади, но мы можем выучиться и другому ремеслу. Что-нибудь придумаем, сынок.

И он заметил лучик надежды в глазах сына, которые расширились, как будто он хотел впитать в себя его последние слова.

«Я обещал тебе свободу, Арнау. Значит, я должен дать ее тебе, — думал Бернат, — и я дам ее. Не отказывайся от нее так поспешно, мой мальчик».

В течение многих дней Бернат бродил по улицам в поисках места для себя и сына. Сначала, когда он заканчивал работу в конюшнях Грау, Томас шпионил за ним, даже не пытаясь прятаться, но прекратил делать это, поскольку баронесса поняла, что не может влиять на ремесленников, мелких торговцев и строителей.

— Едва ли он что-нибудь найдет, — попытался успокоить ее Грау, когда супруга набросилась на него с криком, жалуясь на «этих мерзких селян».

— Что ты хочешь сказать? — спросила она.

— Он не получит работу. Барселона страдает от последствий своей непредусмотрительности.

Грау никогда не ошибался в оценках, и баронесса решила выслушать его.

— Урожаи последних лет были ужасными, — продолжал объяснять ей муж, — сельская местность перенаселена, и те крохи, которые там собирают, не доходят до города. Крестьяне съедают свой урожай сами.

— Но Каталония большая, — перебила его Изабель.

— Ты права, дорогая. Каталония очень большая, это так, но уже много лет сельские жители не занимаются выращиванием зерна, а именно хлебом живут люди. Теперь они выращивают лен, виноград, оливки или фрукты, но не зерно. Обмен обогатил сеньоров в сельской местности, и нам, торговцам, было хорошо, но ситуация становится критической. До сего времени мы получали зерно с Сицилии и Сардинии, однако война с Генуей мешает нам снабжать себя мукой. Бернат не найдет работу, но у всех, включая и нас, будут проблемы, и все это по вине четырех знатных бездарей…

— Как ты можешь так говорить? — воскликнула баронесса, почувствовав себя задетой.

— Дорогая… — серьезно ответил Грау. — Мы посвящаем себя торговле и зарабатываем много денег. Часть этого заработка мы вкладываем в собственное дело. Сейчас мы не плаваем на тех кораблях, какие были у нас десять лет назад, поэтому продолжаем зарабатывать деньги. Но знатные землевладельцы не вложили ни гроша в свои земли и в полезные изобретения. Вследствие этого они продолжают использовать те же орудия для вспашки и те же способы обработки земли, которые применяли еще римляне. Римляне! Земли должны оставаться под паром раз в два-три года. Если за ними хорошо ухаживать, этот срок можно увеличить в два и даже в три раза. А этих знатных собственников, которых ты так защищаешь, будущее не интересует. Единственное, чего они хотят, — это легкие деньги. Тем самым они ведут графство к разорению.

— Но это ненадолго, — возразила баронесса.

— Ты знаешь, сколько стоит квартера пшеницы? — Изабель не ответила, и Грау, покачав головой, пояснил: — Примерно сто суэльдо. А знаешь, какова ее обычная цена? — На этот раз он не стал ждать ответа. — Десять суэльдо немолотая и шестнадцать молотая. Стоимость квартеры выросла в десять раз!