Александр Бородыня: Крепостной шпион

Когда четверо солдат со шпагами послушно отступили, офицер опять обратился к русским:

— Предупреждаю, или вы теперь же отдадите мне своё оружие, или мои люди на счёт «три» просто расстреляют вас. У меня нет времени с вами возиться. Решайте.

Восемь заряженных ружей медленно поднялись. С такого малого расстояния пуля неизбежно должна была поразить насмерть. Офицер вложил свою шпагу в ножны и поднял руку. Но он не успел скомандовать «Пли». Андрей Андреевич Трипольский выстрелил из пистолета, и бросился на пол под прикрытие большого дубового стола.

Офицер прижал руку к груди, захрипел и упал. Из восьми ружей выстрелили только два. Одна пуля ударила в дубовый стол, не причинив Трипольскому никакого вреда. А вторая, предназначенная для рыжего Виктора, угодила в девушку.

Выстрелом Аглаю Ивановну швырнуло на Виктора и оба повалились на пол.

— Что же вы наделали, — крикнул Трипольский. — За что вы её убили?

Лишённые своего командира, солдаты опустили ружья и сбились в кучу у входа. Пачкаясь в крови, мужчины положили умирающую на спину, и Виктор, склонившись, долго протирал бледное красивое лицо девушки носовым платком, смоченным в вине.

— Убирайтесь отсюда, — крикнула хозяйка, и непонятно было к кому она обращается толи к солдатам, толи к скорбным фигурам, склонённым над умирающей девушкой.

Виктор не мог оторваться от гаснущих глаз Аглаи. Он шептал что-то, умолял, молился. Он будто сошёл с ума в одно мгновение.

Почувствовав мягкий удар женского тела и кровь на своих ладонях, Виктор Александрович Алмазов, член Верхнего списка «Пятиугольника», человек лишённый каких бы то ни было предрассудков и совершенно не сентиментальный, вдруг ощутил такую острую тоску, такую невыразимую любовную тягу к этой умирающей девушке, что, сам того не замечая, простонал в голос:

— Зачем вы закрыли меня собой? Лучше б умер я? Зачем?

Побелевшие губы Аглаи Ивановны с трудом шевельнулись. Чтобы услышать её шёпот Виктор склонился так низко, что его щека коснулся её щеки.

— Я люблю вас, — прошептала Аглая. — Я люблю вас, Виктор. Простите, но я не могла поступить иначе.

бнявшись, мёртвые лежали как голубки почти под воротами императорских конюшен, вблизи церкви так, что круглые пустые звонницы Спаса нависали прямо над ними. Церковь Спаса — надвратная церковь в здании конюшенного двора над южными воротами.

И снежно было и люто холодно в первую неделю после Рождества Христова 1796 года в городе Санкт-Петербург.

Мёртвые тела, подобно любовникам в страсти, припали друг к другу. Окаменевшие фигуры смёрзлись и, чтобы отбелить лицо от лица жандармский ротмистр воспользовался саблей. Хорошо, раз целовались, другого места не нашли.

Ротмистр Михаил Валентинович Удуев, возвращаюсь верхом, в третьем часу ночи от карточного стола, смертельно устал после срединного проигрыша в штоссе и совершенно не был расположен к процедуре опознания трупов. Он бы даже и головы не повернул в сторону покойников, но негласное предписание, полученное накануне, требовало очистить город от тел, насмерть замерзших, и ответственность за это возлагалась на единственный, бывший кавалергардский, а ныне жандармский полк, скрытно переброшенный в столицу по велению государя.

Если бы не это, ротмистр даже и с коня бы не сошёл.

Ледяной наст не хрустел под сапогом Михаила Валентиновича, а будто посвистывал. Прозрачный воздух обжигал как пламя при каждом глотке. Луна полыхала в небе полная яркая так, что город вокруг был хоть и неподвижен, но освещён.

Праздники тихие, не то, что при матушке Екатерине. Ночные выезды по 50 карет устраивали. Лакеев голышом с ледяной кровли, как с горки наперегонки спускали. Смолы для факелов не жалели, да шампанское в сугробы лили без счета из французских бутылок.

А теперь не то, что открытые веселья, жидовская торговля в городе и та пресеклась на время праздничных холодов. Мороз такой, что птица крылья складывает, собаки околевают. За два дня в скудельницу человек сорок сволокли.

Зато никакого беспокойства по службе. Только первого числа, ближе к утру, пьяные гренадеры Измайловского полка, забавы ради, подожгли кабак Медведева на Васильевской стороне. А теперь вот ещё и триста рублей в доме Его Превосходительства князя Валентина оставил.