Николай Раевский - Последняя любовь поэта

— Кто принес?

— Какая-то служанка. Сразу ушла...

Гиперид схватил письмо, распечатал, поднёс к недавно зажженному светильнику. Видя, как изменилось лицо хозяина, рабыня поскорее вышла из комнаты. Прибьет...

Табличка, старательно исписанная крупным неумелым почерком, гласила:

«Миртилла — Гипериду.

Все, что ты мне сказал — ложь. Ты отказался от родной матери, откажешься и от клятвы. Больше ты меня не увидишь».

.Гиперид швырнул табличку на пол, растоптал. Этого было мало — пинком опрокинул стол. Посуда разбилась, потекло вино. Актер тяжело дышал. Сердце колотилось, горело лицо, горели уши. Неистово ругаясь, он присел на ложе. Перед глазами стоял туман. По полу растекались кроваво-красные лужи, и в них отражалось мигающее пламя светильника. Злобно кусая губы, отвергнутый любовник пробормотал:

— Вот ты как... Погоди же — узнаешь меня...

Дрожащими руками он схватил с ларя приготовленную про запас амфору с неразведенным вином и, не отрываясь, принялся пить. Потом повалился на ложе.

Многоопытный актер играл искусно. На свою беду переиграл, желая разжалобить юную женщину воспоминаниями о тяжелом детстве. Его поведение в роще и клятва Зевсом успокоили Миртиллу. Было стыдно обманывать Феокрита; но она еще раз сказала себе, что измены не будет, а ради матери от этого свидания отказаться нельзя. Чтобы не обидеть Гиперида, выпьет самую малость — и домой. Он же верит в богов — не то что другие... Колебалась, трусила, но всякий раз успокаивала мыслью о том, что верящий в Зевса убоится его гнева.

У варваров нет бога случая. У эллинов он есть. Многое в жизни смертных зависит от того, чего предвидеть нельзя. И Гиперид не мог предвидеть того, что в самый день назначенного свидания Миртилла пойдет на рынок одна, споткнется, рассыплет купленные орехи, и их поможет собрать проходившая мимо старуха, бывшая кормилица актёра, Поблагодарив услужливую рабыню и оделив ее орехами, Миртилла с ней разговорилась. Конечно, ничего не сказала о Гипериде, но словоохотливая старуха сама принялась рассказывать, как она была сначала кормилицей, а потом нянькой этого знаменитого человека

— Вот как...— Миртилла старалась казаться спокойной,— скажи, а его первая мачеха очень плохо с ним обращалась?

Старуха удивленно посмотрела на Миртиллу.

— Кто это тебе сказал?

— Люди говорят.

— Наврали тебе, красавица. Не было у него мачехи — ни первой, ни второй. Мать и сейчас жива и отец тоже. У них он и живет. Что с тобой? Побелела как...

— Голова что-то закружилась. Пройдет, пройдет... Посидеть? Нет, уже все... Я тороплюсь. Прощай...

Миртилла дала удивленной рабыне полдрахмы и пошла домой. Шла, как могла, быстро. Почти бежала. Феокрита с раннего утра не было дома. Сам он не охотился, но любил иногда побродить вместе с охотниками. Миртилла легла на кровать и, не отвечая на расспросы испуганной Эвнои, долго рыдала, уткнувшись головой в подушку. Потом принялась писать. Обняв служанку, заставила ее поклясться, что ни о слезах, ни о письме Гипериду она никому не расскажет — ни теперь, ни после

Феокрит вернулся поздно ночью. Миртилла спала. Утром ей показалось, будто она выздоравливает после тяжёлой болезни, Когда-то в Афинах еще при жизни отца у нее была жестокая лихорадка. Родители думали, что девочка уйдет в Аид. Три недели горела, как в огне, Когда приходила в себя, плакала от невыносимой боли в голове. Одну ночь было так плохо, что смерти ждали с часу на час, но к утру наступил перелом. Больная вспотела, пришла в себя, улыбнулась родителям и впервые спокойно заснула. Все это рассказали ей после. Сама Миртилла помнила только блаженное время выздоровления. Понемногу стала выходить на воздух. Ложилась на овчину под старым вязом, росшим посреди огорода. Мать сидела рядом, штопала белье, рассказывала сказки. И никогда солнце не было так ласково, никогда так звонко не пели дрозды и так не пахла мята на грядках...

Теперь Миртилла думала о том, что лодка ее жизни едва не утонула, но в самую последнюю минуту боги ввели ее в гавань. Конечно, сказала она себе, Феокрит ее любит, и она любит Феокрита. Было наваждение злых демонов, тех, что разлучают жен с мужьями и сталкивают в пропасти одиноких путников. Было, но больше не будет. Этот человек — ее муж, она родит ему ребенка, а прошлое — забудется. Не она одна так...

Феокрит навсегда запомнил эти дни. Снова он был счастлив. Гроза прошла, в дом Мартиллы, его дом, вернулась радость. Юная подруга опять была весела и спокойна. Опять нежно и чуть стыдливо ласкала его, как в те дни, когда они вдвоем бродили по горам Троады и Кебрены.